Орден костяного человечка - Андрей Буровский

— Тогда скажу только одно: будьте еще осторожнее. Потому что… Потому что…

Странно, дико было Володе наблюдать страх этой сильной, уверенной в себе женщины.

— Ты хочешь сказать… Э-ээ-э… Что хозяин этой твари с восточного берега…

— Да, я это и хочу сказать! Тот, кому он подчиняется, живет именно там! И очень тебя прошу — уже когда начнете переезжать, позови меня. Мне очень не хотелось бы с тобой расстаться, Володя… Я считаю, тебе рано уходить.

— Рано или поздно я уеду в Петербург.

— Ты хорошо знаешь, Володя, я имею в виду — уходить из этого мира. И с этим не надо шутить.

В ее голосе звучал настоящий, нешуточный страх, и боялась она вполне серьезно. А уж если Людмила считала, что опасность грозит смертельная, — тут, право, стоило задуматься.

Володя и задумался, но не сразу, потому что провалился в сон. И, как всегда, права оказалась Людмила — трех часов утреннего сна Володе хватило, а в лагерь он пришел вполне вовремя.

И в том была права Людмила, что все остальное время, еще целых две недели, работали на Улуг-Коми безопасно. Скрипели ворота в темноте, и в самых неожиданных местах (в основном по волнам зловония) отыскивали мумии овец. Неприятно было ходить впотьмах за водой, и Володя радовался, что и темноты-то почти не стало в сутках.

Так все и шло, и Володя мог раздуваться от гордости на пару с Епифановым — потому что если Епифанов сделал великие и необычные открытия, то Володя сделал безопасной и даже приятной их жизнь — всех, включая и Епифанова. Две недели он радовался тому, как начинает зеленеть степь, любил Людмилу и потихоньку готовился переселиться в палаточный лагерь, на диваны вокруг Салбыка.

12 июня

Давно кончился и перелет птиц, и весеннее цветение степи. Раннее лето было даже в Барнауле, когда Володя забирал там сына Ваську.

— Володенька, ведь Марина будет очень недовольна…

— Мама, если я не возьму сына, то я сам буду очень недоволен.

И десятилетний Васька поехал вместе с папой в экспедицию. За какие-нибудь три дня, что ездил Владимир в Барнаул, листва сделалась глянцевой, темной, и цвет степных трав тоже изменился. Пышный, яркий разгар лета встретил Володю, когда он вышел из автобуса в Абакане. Летом Абакан — это просто юг для Красноярска и для всего, что лежит к северу — скажем, для Приангарья. Потому что Сибирь-то это Сибирь, никуда не денешься, но ведь все-таки Абакан лежит на 2 градуса южнее Красноярска и на 6 градусов южнее Приангарья. Высоко стоит солнце, сверкают выходы скал, ярко отсвечивает вода. Зелень яркая, с разными отсветами, и деревья в руслах рек тоже высокие, в полтора раза выше, чем под Красноярском.

Из сияющего неба сваливаются самолеты: тоже сверкающие, серебристые, очень заманчиво качают крыльями.

— Из Красноярска? Полчаса как сел!

— Так ведь должен еще через час?!

— Да что вы мне голову морочите?! Было окно, вот и прилетел.

И пойди пойми логику этой тетеньки-администратора.

— А пассажиры где?

— А вон они.

— Полчаса в самолете?!

— У нас бензина не было, чтобы их привезти в аэропорт, они ждали.

Оставалось махнуть рукой, двинуться к турникету, сквозь который проходили пассажиры. Вот отделился кто-то от пестрой толпы, помчался навстречу Володе…

— Васька! Ва-аська! Ты?! Здравствуй!

Володя проглотил уже готовую выскочить фразу, что выглядит Васька как буржуй — яркие шорты, шляпа с полями чуть ли не в метр, загорелый и крепкий. Да он ведь и правда «буржуй»! Братья обнялись.

— Володя, вот моя жена, Анна… Я писал про нее.

Красивая женщина с черными волосами и дежурной улыбкой; вид скорее пляжный, чем экспедиционный — черные очки, умопомрачительная блузка.

— И племянник, Еугенио… Женька, — он немного умеет по-русски. Он от моего старшего брата, ты знаешь…

Володя наклонил голову — он помнил, что у Василия есть брат, на добрых пять лет его старше, и если судить по описаниям, братец этот был довольно скучен и на Россию ему было наплевать. А вот племянник понравился Володе — на его веселой мордочке читались энергия, интерес к родственнику и колоссальная предприимчивость.

— Ну что, давайте сюда багаж, пойдем брать машину.

— Ты что, не на машине!?

— Конечно, нет. И, между прочим, мы сейчас наймем машину только до Абакана. Там мы выйдем на нужную нам трассу и будем голосовать — так будет гораздо дешевле.

Василий потер нос, помотал головой, засмеялся.

— На автобусе ехать не стоит…

— Посмотри сам…

Население как раз лезло в автобус. Давка в дверях, вещи передают в окна и поверх голов в дверь, кого-то выталкивали прочь, отжимали всей массой толпы, а кто-то придушенно орал. Вася задумчиво смотрел, быстро переглянулся с Анной.

— Ты без машины… И как ты сюда добирался?

— На автобусе.

Анна еще раз посмотрела, как народ с мерным криком берет штурмом автобус, и на ее лице отразился откровенный ужас. В первый раз и, скорее всего, не в последний.

— Ладно, поехали!

Володя велел таксисту остановиться так, чтобы до трассы оставалось с километр.

— Ну, взялись?

Протопали под рюкзаками, и Володя с удовольствием отметил, что Анна шагает энергично, спортивным шагом, и ей совсем не мешает огромный набитый рюкзак. От Женьки-Еугенио он и не ожидал ничего другого, а вот к Анне надо присмотреться.

Василий рассказывал про раскопки на Маракуни: сами погребения интересны — типичный земледельческий неолит, погребальный инвентарь — керамика и шлифованный камень, и со второго тысячелетия до Рождества Христова до Средневековья у них там ничего не изменилось.

— Представляешь, три тысячи лет пронеслось, век XV, скоро испанцы появятся, а у них на Маракуни все так же, как три тысячи лет назад!

Володя кивнул, промычал нечто согласное: действительно, в любом месте Старого Света — Европы, Переднего Востока… да хоть бы и Южной Сибири — за три тысячи лет изменяется необычайно многое. Какие медленные они, эти индейские культуры.

— Ну и местные индейцы…

Василий опять рассмеялся, помотал головой — это у него такая новая манера, как видно. Дело в том, что местные индейцы, вообще-то, уже лет двести не ловят в Маракуни черепах — да и как прикажете их ловить, если последнюю гигантскую черепаху в Маракуни выловили и съели в 1785 году? С тех же пор не сеют они маниоку и очень мало сеют батата, потому что перешли на кукурузу, картофель и пшеницу с горохом. А с начала двадцатого века стали они жить в городках с электрическим освещением и канализацией. Трудолюбивые индейцы освоили множество городских профессий, появилась у них и своя интеллигенция, а на раскопки всегда охотно шла молодежь — деньги платят не такие большие, зато интересно и многому можно научиться.