Имортист - Юрий Никитин

В инкубаторах массового знания воспитывают одинаковых помышлению и по методам специалистов. Они все говорят одинаково, по крайней мере– в очень узком диапазоне, иначе и быть не может, только гигантам мысли изредкаудается проломить стену и успеть помыслить чуточку незашоренно. С развитиемИнтернета таких вот, стоящих не в обществе, а как бы вне общества, вне егорамок, будет все больше. Именно эти люди будут определять развитие общества вовсех сферах. Масса по инерции еще долго будет называть их недоучками, ехидноуказывать, что у них нет диплома о высшем образовании, в то время, как у нее,этой массы, по два диплома на каждого из стада, потом крамольная истина остоящих вне общества восторжествует и вскоре станет трюизмом: да, конечно, ачто, кто-то думал иначе?

Полковник в переднем ряду подвигался, то ли устраиваяширокий зад поудобнее, то ли пытался поудобнее расположить геморрой, вскинулруку:

– Господин президент, что насчет угрозы со стороны Китая?

Справа и слева одобрительно зашумели, тоже задвигались, дажеподались в мою сторону. Я торопливо подбирал нужные слова. Образование и дажебогатый жизненный опыт, что позволяет корректировать глупости, на которые настолкает высшее образование, все-таки иногда дают досадные промахи. Как вот вданном случае. Когда свой менталитет, свое восприятие ситуации автоматическипереносят на окружающее.

Русские только и делали за всю свою историю, что расширялись,захватывали новые просторы, присоединяли к России, и не могут поверить, чтокитайцы вот уже пять тысяч лет смирно живут в четких границах, которые самисебе установили. Именно сами себе! Ведь никто им не мешал, к примеру, ДальнийВосток присоединить к Китаю намного раньше нас, первые русские «открыватели»побывали на Амуре всего сто с небольшим лет назад, а китайцы там охотились идобывали женьшень тысячи лет!

Та же самая вполне понятная взрослому и достаточнообразованному человеку ситуация с деторождением. Члены моего правительствадостаточно взрослые и образованные, но это уже пример неумения правильнораспоряжаться знаниями, вовремя извлекать из памяти нужные факты, сопоставлять,делать выводы.

– У нас есть более насущные угрозы, – ответил я. –О Китае как об угрозе пока что забудьте.

Зачастили дожди, но, к счастью, короткие, летние. В синемнебе прямо на глазах возникают облачка, темнеют, наливаются тяжелой чернотой, ивот уже гремит гром, блистают молнии, а крупный дождь хлещет толстыми, какверевки, струями.

Но едва успевает народ разбежаться под укрытия, тучирассеиваются, снова солнце, а обильные лужи на асфальте чуть ли не кипят, спешаиспариться.

Сегодня Тимошенко, самый молодой из нашего Высшего Совета, сутра выглядит подавленным, лицо бледное, под глазами темные круги. Хуже того,смотрит на текст, но душа, я же вижу, далеко, да и мозг, похоже, невоспринимает того, на что смотрит.

Я тихонько отвел в сторону, поинтересовался:

– Что-то с Валентиной случилось? Ты как бомба со взведенныммеханизмом!

Тимошенко вздрогнул, ответил торопливо и сердито:

– Бомба? Нет, со мной все в порядке.

– А мне показалось…

– Перекрестись, Бравлин, – посоветовал онраздраженно. – И вообще, не твое это дело, понял?

– Показалось, – продолжил я, – что у вас началоскладываться снова. Но потом твое ненаглядное сокровище так неожиданно фыркнулои вильнуло хвостом, как золотая рыбка во глубине вод…

– Да ты поэт, – сказал он еще злее. – То-то,думаю, почему все так западают на имортизм! А оно просто хорошо написано,поэтически!.. Нет, в самом деле, с Валентиной у меня все на том же уровне.

– В смысле, не улучшилось?

– Но и не ухудшилось, – ответил он уже не такбурно. – Она хочет, чтобы все так и продолжалось. Понимаешь? А я… я хочуотношений намного более интимных!

Он с яростью, так несвойственной для его интеллигентнейшегооблика, ударил кулаком по столу. В нашу сторону оглянулись было, но тут жеопустили головы, а голоса стали громче. Лицо Тимошенко перекосилось, в кроткихглазах полыхало пламя. Я сочувствующе промолчал. Прекрасно подходят друг другупо конституции, как теперь говорят, по анатомии и физиологии, по темпераменту ипо сексуальному опыту, даже по привычкам, часто трахаются как в постели, так ивезде, где вспыхивает искра, будь это на заднем сиденье авто, на садовойлавочке или на улице, но если Валентине этого вполне достаточно, то Тимошенкожаждет более интимной близости, жаждет любви, а Валентина, то ли обожгласьраньше, то ли просто трусит, все еще не решается…

– Терпи, – посоветовал я. – Как-то да повернется внашу сторону. Не может быть, чтобы не повернулось! Ведь мы же правы.

– Если бы, – сказал он горько, – если бы всегдапобеждали те, кто прав!

– Теперь будет так, – ответил я.

Он замолчал, посмотрел на мое лицо, вздохнул:

– Эх, Бравлин, ты стал… как из бронзы! Даже не человеквроде…

Я кивнул:

– Иногда и мне так кажется. И тогда мне становится стыдно,что само слово «человек» стало синонимом скота. Когда говорят, что ничегочеловеческое не чуждо, то почему-то имеют в виду именно скотские жраловку,траханье, трусость, подлость, но никак не жажду сидеть ночами за умнымикнижками! Если человек только скот, то я лучше буду скучным, но правильным. Иуспею через полста лет скучно ступить на Марс, чем через десяток весело умеретьот шестого инфаркта, вызванного перееданием в алкогольном синдроме.

Он вяло отмахнулся:

– Да ладно тебе… Я тоже могу, сам знаешь, часами про высокоеи вечное часами, аки тетерев нестреляный… Да только жизнь, она, стерва, идетсебе да идет…

Мы оглянулись, от круглого стола нарастали голоса, аПотемкин откинулся всем корпусом, руки уперлись в края, выпрямился и сказалнесколько высокомерно:

– Батенька, только не надо нам про демократию! На самом делевсе было не так, как вовремя сумели переврать средневековые вольтеры. Даже враздемократичненой Греции, даже Элладе, простите за грубое слово, при всей еедемократии правила все-таки аристократия. Всегда!

– Но простите, – вякнул рядом тишайший Атасов.

– А вот не прощу, – громыхнул Потемкин злорадно. –Хоть на коленях просите!.. В самой Спарте на две тысячи спартанцев, а еслисчитать с детьми и бабами, то на семь тысяч, приходилось шестьдесят тысячпериэков и двести тысяч илотов! Как вам такая демократия, когда право голосаимели только спартанцы?

– Но это спартанцы, – возразил Атасов, – это жефашисты, а вот в Афинах…

Потемкин покачал головой, прервал бесцеремонно, Атасова всепрерывали, у него вид такой, будто сам умоляет, чтобы его прервали: