Красная мельница - Юрий Мартыненко

– Эй, советский, еще не сдох? – сверху в яму заглядывала тень душмана, откуда-то владеющего русским языком. И это при сплошной неграмотности местного населения? Может быть, до войны учился в Советском Союзе? – Домой хочешь? А сюда кто тебя звал?..

Десантники находились в засаде. Умостились на твердой земле. Наметили секторы обстрела. Ждали караван. Днем палящая жара, ночью очень холодно. Он никогда не думал, что в Афгане бывают такие градусы. А кто думал?

Он лежал у верхнего изгиба, а большинство солдат – у нижнего, в долине. Когда он увидел тень от собственной головы прямо перед глазами, понял: в долине что-то произошло. Оглянувшись, увидел осветительные ракеты. И тут же застучали пулеметы и автоматы. Бой начался внизу. Первый бой в его жизни. Бой, который он видел и слышал. Преодолевая дрожь, он приподнял голову и в ту же секунду услышал – вжи-и-ик! Рядом затрещала рация. Огромная тень проплыла над землей. В работу включался подоспевший Ми-8.

Нападение на бронегруппы Ограниченного контингента происходили, как правило, внезапно. «Духи» появлялись из замаскированных в кустарнике люков и били в упор. Расстреляв цель, они тут же уходили вниз, в киризы. Это подземные ходы, проделанные когда-то для орошения. Теперь они служили надежным невидимым укрытием. В некоторых из них могли передвигаться не только люди, но и машины. Подземные ходы пролегали под полями, вблизи дорог и под населенными пунктами. Киризы под кишлаками сводили солдат с ума. Только что из кишлака велась ожесточенная стрельба, но стоило в него войти, как «духи» и население перемещалось в киризы: кишлак вымирал. Никого не найти. Киризная война губила солдат и технику, а возмездие эффекта не приносило: только успокаивало начальство. Артподготовка должного эффекта не достигала.

По всей стране ходили страшные слухи о цинковых гробах. Люди видели их все чаще, хотя «черные тюльпаны» доставляли их исключительно на задворки аэродромов. Хоронили по-тихому. Без траурных митингов и прощальных оружейных салютов…

Работы саперами много. Каждый день рубили деревья, строя новые объекты. В основном мосты. И не только через реки. Успевали ремонтировать местные грунтовые, разбитые тяжелой гусеничной техникой дороги. Машинам не пройти. Саперы засыпали глубокие колдобины землей, настилали через ямы бревна. Готовилось большое наступление. Это чувствовалось по скоплению войск. Особенно танков…

Порою саперы валились с ног от усталости и завидовали даже пехотинцам. А те говорили в ответ, что, мол, вы в атаку не ходите, только землю роете, а мы и то, и другое делаем. Так-то…

Под бомбежки больше не попадали, но фрицы часто кружили над расположением. Появлялись краснозвездные ястребки и разгоняли стервятников. Сорок четвертый год – не сорок первый. Присутствие нашей авиации в небе стало заметнее. Это поддерживало в какой-то степени моральный дух наземных войск. Особенно пехотинцам становилось легче на душе и даже как-то спокойнее, когда над головой с ревом проносились свои самолеты.

Вскоре с саперами вышел нелепый случай. Заготавливали в лесу бревна. И прямо по лесной корявой дороге выскочили на них немецкие мотоциклисты. С десяток человек. На трех мотоциклах с колясками. Саперы схватились за топоры, но немцы от неожиданности черкнули крест-накрест по кустам из короткоствольных пулеметов, установленных на турелях в колясках. Саперы залегли. После опомнились. Стрельнули в спину немцам из винтовки пару раз, да куда там. Мотоциклистов и след простыл. Один из саперов набожно перекрестился. Уж не сошел ли наземь сатана в виде фрица мотоциклетного?..

После этого саперов навестил мрачный лейтенант. Невысокий коренастый. На голове ладно сидела фуражка с синим верхом. Старшина прошептал бойцам:

– Особист. Будет подробно расспрашивать и записывать на бумагу, как мы с топорами отражали нападение противника…

…Через пару дней комбат объявил об учебных стрельбах. Для начала саперы выполнили упражнение по стрельбе из трехлинейки. Затем офицеры наглядно продемонстрировали стрельбу из «дегтярева». Спросили, кто хочет попробовать? Вызвался Клим. Уж очень хотелось стрельнуть из пулемета.

Удобнее заняв позицию, плотно прижавшись всем телом к земле, Клим неспешно повел стволом пулемета, ловя в прорезь прицела маленький кружочек. Тра-та-та – коротко пропела очередь, срезав фанерную мишень.

– Слушай, Ворошилов, а чего ты здесь в саперах? – спросили молодого солдатика сослуживцы.

– Так вышло, – смутился Клим. – Ехали на фронт. Эшелон разбомбили. Отправили на сборный пункт, оттуда сюда…

А еще через два дня подошел к командиру:

– Разрешите обратиться?

Старший лейтенант поправил пенсне, кивнул на бумажку, которую держал солдат.

– Что это?

– Рапорт, товарищ старший лейтенант.

– Не понял…

Ворошилов протянул листок.

– Рапорт, – повторил он. – Прошу перевести в стрелковую часть.

– Я бы не сказал, что здесь служба не служба. Тоже фронт. Тоже передовая, только немножко другого назначения. Ладно, рапорт мне оставьте. Я подумаю…

«И долго еще думать будет?» – всякий раз укладываясь вечером, мучился вопросом Климент, в душе мечтая, что уже завтра встретит ночь в стрелковом подразделении, а послезавтра с винтовкой в руках пойдет в атаку за Родину. Но наступал следующий день и, увы, опять приходилось брать топор.

– Не переживай, сынок, – с сочувствием смотрел на него бывалый Гусаков, – хватит на твой век войны. Она ведь еще не завтра закончится, хлебанет ее и твой возраст сполна…

Тогда еще никто не знал, никто не подсчитывал, и страшная статистика выползет только спустя годы после Победы, когда окажется, что, к примеру, из каждой сотни мальчиков, родившихся в 1925 году, за годы Великой Отечественной уцелеет лишь трое. Именно этот возраст, как возраст и ниже 1924-й, и выше 1926-й, самый молодой и незрелый, совершенно неподготовленный воевать, шагнувший на фронт из школьных классов…

…Как-то к саперам на «огонек» заглянул капитан Суходолин. Боевой, известный не только в полку, но и в дивизии, командир батальона. Говорили, что за три года войны его дважды представляли к званию Героя Советского Союза. Но слыл он человеком шальным, что ли. Обычно вслед за очередным подвигом попадал в какую-нибудь скандальную историю. То не успел честь отдать кому-то из политотдела армии, то сгоряча повздорил с кем-то из молодых особистов, защищая подчиненного. Да и характер Суходолин имел своенравный. Ему бы промолчать, схитрить перед тем же полковым комиссаром. Так нет, начинал спорить. Какая-то нелюбовь была у капитана к этому человеку. По той причине и распоряжения комиссара по партийной линии Суходолин, бывало, игнорировал. Через это, поговаривали бойцы, и «сгорала» его «Золотая Звезда» оба раза.

С командиром саперов Суходолин решил посоветоваться насчет места переправы в планируемой операции. Хотя в штабе все уже было решено, но сомнения терзали неугомонного комбата насчет места переправы на вражеский берег. И место открытое, хотя ширина русла и меньше, но потерь будет больше. Если взять чуть в стороне, там протоки, но мелкие, зато место скрыто прибрежным кустарником, и покатый противоположный берег. Мост придется рубить длиннее, но и выгода разумная есть.