Адамантовый Ирмос, или Хроники онгона - Александр Холин

– Что-что? – переспросил Никита. – Извините, я немного отвлёкся и прослушал историю этого сооружения.

– Это знаменитый Александрийский маяк, – повторил Леонид Фёдорович, – следовательно, город, в который мы сейчас войдём, – Александрия. Не знаю уж, каких веков, но, судя по всему, маяк сейчас в рабочем состоянии. Значит, Ангел решил показать нам Древний Египет. Всё-таки в удивительном мире мы находимся: нельзя даже предугадать где очутишься в следующее мгновение, в каком месте и в каком времени. Это восхитительно, этим надо пользоваться, как вы не понимаете!

– В каком времени…, – повторил Никита. – А в каком мы времени?

– Я уже говорил, что, судя по боевым галерам, в порту уж никак не в современной Александрии. Да и город ещё цел. Отсюда виден дворец владык Египта Птолемеев. Вон он, поглядите! Целёхонек!

– А его что, разрушили?

– Да, ещё в 640 году нашей эры! – возмущённо воскликнул Леонид Фёдорович. – Если вы этого не знаете или не помните – грош вам цена! О таком беспрецедентном событии должен знать каждый уважающий себя человек. А это… о, Господи!

– Что? Что ещё?

– Смотрите! Вон там! – схватил Никиту за руку его собеседник и протянул правую руку в направлении города.

– Да что смотреть-то? – досадливо спросил Никита. – Можно толком объяснить мне, не уважающему себя недотёпе?

– Видите, – Леонид Фёдорович снова указал пальцем на город, видимый как на ладони. – По изначальному плану архитектора Динокрита Родосского священная Александрия должна разделяться на четыре равные части двумя главными улицами. Вон они – крест-накрест. Далее: вон там, я уже показывал, дворец владык. А с той стороны – видите большое длинное здание – это, несомненно, Мусейон!

– Мусейон? – переспросил Никита. – Любопытно. Только знать бы, что это такое? Вернее, что в несравненной Александрии носит такое интригующее название?

Леонид Фёдорович как-то странно посмотрел на Никиту. Тому сразу стало ясно, что в глазах профессора он потерял много, если на всё. Наверное, Глинский никогда раньше не общался с ехидствующими недоучками и посматривал теперь на Никиту, как на достойного одной только человеческой жалости и сочувствия.

– Разве можно не знать таких вещей! – воскликнул он. – Мусейон – это же первый в мире университет! В нём учились до четырёх тысяч студентов, там же жили около тысячи преподавателей – несомненно, величайших мудрецов своего времени! При всём том, в Мусейоне была знаменитая Александрийская библиотека!

– И что же с ней приключилось? – для Никиты это было пока не очень интересно, но знания никому ещё не мешали.

– Как что? – воскликнул Глинский. – Я же говорю, последний пожар библиотеки был в 640 году. Тогда же был разрушен и Мусейон. Археологи до сих пор не могут найти места, где он стоял из-за разросшегося города. А он – вот он!

Сзади послышался конский топот.

И лектор, и слушатель едва успели отскочить в сторону: мимо них проскакал лёгкий кавалерийский отряд. Хотя верховые пронеслись очень быстро, Никита успел разглядеть, что всадники одеты были в халаты, поверх которых нацеплены кожаные панцири, а на головах арабские бурнусы, перевязанные ремешками из верблюжьей кожи. Все вооружены кривыми саблями, а у седла приторочен круглый щит.

– В каком, говорите, году сожгли Мусейон? – наморщил лоб Никита.

– В 640-ом, а что?

– Сдаётся мне, наш друг пригласил нас на пожар.

– Какой друг?

– Там увидим, – кивнул Никита на городские ворота, до которых осталось меньше полукилометра. – Дай-то Бог, чтобы я ошибся. Только сдаётся мне, Ангел любит такие штуки устраивать. И если я не ошибся, то скоро будем присутствовать при событии, потревожившим весь существующий свет.

Глинский пытался ещё что-то выспросить, но Никита отмахнулся, прибавил шагу, и его спутнику пришлось вприпрыжку бежать сзади. Отставать он не хотел, а совсем нехилая упитанность не давала вместе с брюшком прибавить прыти. Поэтому профессору пришлось замолчать, Никита слышал только его усердное и обиженное пыхтение за спиной.

Почти у самых ворот наши путники обогнали группу бедняков в набедренных повязках. Тощие, измождённые, они шли цепочкой по окраине дороги, мерно ступая, будто стадо коров на скотобойню. Нищие шагали в тот же город – стражи у ворот почему-то не было, и все паломники беспрепятственно проникали в столицу Египта.

Людей стало значительно больше: во всё сгущающейся толпе, двигающейся к центру города, где находился Мусейон, были даже китайцы, негры и совсем чёрные нубийцы. Стайка женщин в покрывалах свободного покроя, но с открытыми лицами, тоже шла вместе с сотолпниками. Только женщинам почему-то хотелось всех непременно обогнать, как будто там, куда все шли, ожидалась бесплатная раздача подарков, или на худой конец весёлое представление уличных музыкантов.

Одна из них довольно внятно принялась возмущаться:

– Боги, какая толпа! Ах, когда бы и как протесниться

Нам через весь этот ужас! Без счёта и впрямь муравейник!

Много ты сделал добра, Птолемей, с той поры, как родитель

Твой меж богами живёт. Никакой негодяй не пугает

Путника мирного нынче по скверной привычке египтян.

Прежде ж недобрые шутки обманщики здесь учиняли;

Все на один были лад – негодяи, нахалы, прохвосты…[42]

Женщина говорила, ни к кому не обращаясь. Просто громко и внятно произносила слова в нехитром гекзаметре, а окружающие слушали. Кто-то даже согласно кивал головой, что женщине и надо было. Может быть, так выглядела в толпе свобода слова, но всем нравилось.

Леонид Фёдорович с Никитой без особых проблем вписались в толчею паломников. Вероятно потому, что толпа, несмотря на преобладание восточных народностей, была довольно пёстрой, поэтому безликой. Со всеми вместе они добрались до центра города.

Мусейон вблизи выглядел ещё более величественно: греческие резные колонны по фронтону поддерживали треугольный портик, на котором ясно были видны барельефы, изображающие, как водится в Египте, сцены из жизни фараонов. Перед зданием посреди огромного цветника был устроен настоящий фонтан. Но проход на площадь перед Первым всемирным университетом заграждали копьеносцы.

– Поразительно! – профессор просто разинул рот, глядя на эти, может быть, первые в мире барельефы. – Описания Мусейона не сохранилось ни в каких манускриптах, ни на глиняных дощечках! Если мы попали сюда по хотению Ангела, то с его стороны это действительно щедрый подарок!

– Может быть и подарок, может быть и щедрый, – откликнулся Никита. – Но моё предположение, кажется, действительно было правильным. Считайте, что это просто предчувствие.

Здание Мусейона было уникальным и красивым, но Никиту же заинтересовало нечто другое. Он наблюдал за всадниками, выстроившимися на площади перед Мусейоном в правильное каре. Внутри, на породистом тонконогом коне, восседал командир воинов – какой-нибудь шах или эмир.