Хождение в Кадис - Яков Шехтер

отлынивал, учеба напоминала ему теперь уже казавшиеся безгранично счастливыми дни, проведенные в Трехсвятительском.

Капитан оказался прав – турецкий давался бывшему василиску легко. Когда когг остановился в гавани Кадиса, Афанасий уже знал три сотни слов, а в порту Венеции рискнул обратиться к турку, презрительно озиравшему с борта триремы толпу, снующую по причалу.

Турок посмотрел на Афанасия с некоторым удивлением, но ответил. Разговор длился недолго, однако Афанасий успел убедиться, что капитан правильно произносит турецкие слова и то, чему он успел его обучить, позволяет поддерживать простую беседу.

Плавание проходило относительно спокойно, в Средиземном море царило перемирие. Большие суда, представляющие опасность для когга, мирно проходили в отдалении, а три попытки береговых разбойников атаковать судно на лодках были без труда отбиты. До Стамбула оставалось несколько дней пути, когда капитан неожиданно разоткровенничался.

Они стояли на носовой платформе, дул прохладный ветер, когг резво мчался по неспокойному морю. Солнце, окутанное фиолетовой вечерней дымкой, уже приближалось к поверхности воды. Над горизонтом поднялись горы, освещенные розовым угасающим светом. Капитан вдруг обнял Афанасия за плечи и с возбуждением воскликнул:

– Мы входим в Ионическое море! Завтра ты увидишь Стамбул!

Не понимая волнения собеседника, Афанасий заглянул ему в глаза.

– Это одно из самых красивых мест на свете! – продолжил капитан таким же взволнованным тоном. – Стамбул ни с чем нельзя сравнить, он по-особому прекрасен. Поверь старому морскому волку, уж чего только я ни повидал за свою жизнь, но каждый раз, когда мы подходим к бухте Золотого Рога, мою душу переполняет сладкое очарование, похожее на трепет первой любви.

Афанасий с изумлением посмотрел на капитана. Меньше всего он ожидал услышать подобное признание из уст усталого, потрепанного жизнью человека.

– Если ветер не изменится, мы окажемся возле Золотого Рога завтра на рассвете, – продолжил капитан. – Ты и представить себе не можешь, какое зрелище откроется перед нашими глазами.

Ночь выдалась хоть и ветреная, но теплая. Афанасий, растормошенный необычным поведением капитана, никак не мог заснуть. В свете луны поднятые паруса когга блестели, точно серебряные, волны глухо ударяли в борта, черные линии такелажа, четко вырисовывающиеся на фоне звездного неба, казались загадочным переплетением.

– Царьград, – повторял про себя Афанасий. – Завтра я увижу Царьград.

Древнее русское именование казалось ему и ближе, и правильнее. Он ходил по палубе от одного борта к другому, изо всех сил всматриваясь в смутные очертания берегов. Вдруг помощник капитана, несший в эту ночь вахту, громко окликнул его.

– Афанасий! Мы в Мраморном море! Скоро Стамбул!

От этих слов непонятная дрожь охватила его с головы до пят. Еще совсем немного, и перед ним откроется путь в страну Офир, несбывшуюся мечту брата Федула, а теперь и его мечту. Теплый край с ласковым морем, шелковым песком и добрым, справедливым народом. Только там он найдет успокоение, лишь туда стремится его душа, изъязвленная несправедливостью и обманом.

Афанасий поднес к лицу руки – они дрожали. Недовольно хмыкнув, он полез в темноте на мачту, и физическое напряжение вкупе с риском уняли дрожь. Забравшись в бочку смотрового, Афанасий просидел в ней до первых тусклых проблесков нового дня.

С рассветом подул свежий бриз. Афанасий спустился на носовую платформу и вместе с проснувшимся капитаном наблюдал, как белесый туман, прикрывающий берега, медленно оседает под напором ясных лучей солнца.

Когда когг обогнул мыс, скрывавший бухту Золотого Рога, Стамбул открылся сразу и полностью, словно кто-то отдернул занавесь, и Афанасий не смог сдержать крик восхищения.

Город отделяла от моря старая крепостная стена, местами серая, местами черная от сырости и времени. Стену укрепляли мощные зубчатые башни, расположенные на одинаковом расстоянии друг от друга. Сапфирная, переливающаяся вода лизала береговые укрепления, окаймляя их белой полосой пены. За стеной высился частокол высоких желтых минаретов, ярко освещенных лучами молодого солнца.

На вершине холма парило, словно готовое подняться и улететь, огромное здание, построенное с невероятным изяществом. Серебряные вершины четырех высоченных минаретов, окружавших величественный купол, уходили в самые облака.

– Ая-Софья, – произнес капитан, – в прошлом византийская «Святая София». Когда-то самая большая христианская церковь в мире, а сегодня крупнейшая в мире мечеть.

Афанасий невольно перекрестился. Он вспомнил рассказы монахов про опороченную басурманами святыню Царьграда. Зимними воскресными вечерами, когда ветер с Кубенского озера свистел в застрехах и выл, точно дикий зверь, проносясь через звонницу, монахи рассказывали истории о христианских диковинах. Одним из часто упоминаемых чудес света был патриарший собор Святой Софии в Царьграде.

Афанасий слушал вполуха, истории представлялись ему сказочной выдумкой, а собор чем-то вроде церкви Спасо-Каменного, только куда больших размеров. Мог ли подумать скромный воспитанник затерянного в глуши монастыря, что когда-нибудь ему доведется собственными глазами лицезреть эту святыню?!

За Софией, на достаточном удалении, дабы не застить ее красоту, громоздились другие купола и минареты. Покрытые цветными изразцами, золотом и серебром, они нестерпимо сияли, словно соревнуясь между собой в блеске. Утренний город, наподобие спящей женщины, бесстыдно раскинулся перед Афанасием.

Желтые, белые, красные стены, зеленые, коричневые, черные крыши, изломанные очертания бесчисленных улиц, громоздящихся одна на другую, разноцветные дома, глядящиеся в чистую воду Мраморного моря, будто красотка в зеркало.

– Дворец султана, – объявил капитан, тыча рукой в холм на оконечности мыса. Из густой зелени крон платанов, пихт, сосен и кипарисов выглядывали грациозные купола, чешуйчатые крыши, павильоны странных форм, прихотливые галереи. Стены зданий покрывал богатый орнамент, переплетение легкомысленности и строгости составляло причудливый лабиринт дворцовых построек.

– Корни этих деревьев пропитаны кровью и ядом, – медленно произнес капитан. – А сколько там прячется золота, тайн, наслаждений – и не сосчитать.

Когг продолжал медленно продвигаться по бухте, углубляясь внутрь Золотого Рога. После деревянного Новгорода и тусклой бревенчатой Москвы Стамбул поразил Афанасия. Он вспомнил слова капитана о сумеречном, диком крае, царстве серого цвета и холодных, неласковых женщин, и теперь понял, что тот имел в виду, говоря о прекрасных городах, дивных пейзажах, великом и красочном мире.

А Стамбул все тянулся и тянулся, золотой город под золотыми лучами солнца, вольно раскинувшийся по склонам холмов, занавешенный полупрозрачной кисеей утренней дымки, открывшийся глазу, словно волшебное видение.

Бесчисленные минареты напоминали колонны из слоновой кости, шеренги кораблей, стоящих у причалов, приветственно кивали мачтами, чуть покачиваясь на мелкой зыби, неописуемой красоты особняки и дворцы словно вырастали из лазурной поверхности воды. Ослепительно горели на солнце белые дома дальних кварталов, обрамленные роскошной зеленью садов. А если оборотиться и взглянуть на азиатский берег, то сердце замирало от восхитительной панорамы удаленного скалистого хребта, увенчанного снежными шапками гор, загораживающего горизонт, точно занавеска.

Великолепие, очарование, грация, соединенная с величием,