Группа Тревиля - Владимир Березин

А ведь для нас что важно — гранты. Нет грантов на исследования мутагенного зайца — хрен тебе, соси лапу как этот самый заяц. Благо лапы у него гигантские. Ну или как медведь соси. А тут ты им предъявляешь: помните про зайца? Зайца в фильме видели? И никому нет дела, что это у них не заяц был, а компьютерный мираж. Есть деньги под зайца!

А потом кончается волна интереса, и всё снова протухает.

Я тебе вот что скажу: человечеству ничего этого не надо. Человечеству шаманизм нужен: вот вам баночка-притирка, прямо из Зоны, экологически чистая, никакой химии.

Нас, по сути, спасают военные и косметологи. Впрочем, военные в меньшей степени — вот, лет десять назад думали заправлять ракеты «ведьминым студнем» — не в смысле горючего, конечно, а накачивать им боеголовки. И что? Взял и вдруг затвердел.

Можно им теперь по врагам шарахнуть, поднимется облако инертной пыли — пусть обчихаются.

Такие дела.

А вы ведь тоже всё про косметику, да про косметику?

— Ну, не совсем, хотя разводка на деньги схожая — выбили грант на кожу, занимаемся мозгом. Выбили грант на ногти, занимаемся эволюцией. Относимся с пониманием.

Знаешь, что говорил Генри Форд? А говорил Генри Форд, и это оставили нам в назидание, следующее: «Если бы я спрашивал у людей, что им нужно, они бы ответили: ещё более быструю лошадь».

* * *

Но эти разговоры кончились — разочаровал я Атоса.

И с тех пор мы не разговаривали на неслужебные темы.

Поэтому Атос не стал мне ничего больше говорить, а я отправился в «Пилов» выпить и закусить, как и полагает благородному дону, вернувшемуся с маршрута.

Походя я заметил, что у самостийников — новая смена. Их принимал сперва один СБУшник,[28]по совместительству мой добрый приятель и собутыльник. Однако с ним был какой-то подчинённый, так что я решил не подходить.

У украинского корпуса стоял «КАМАЗ» с откинутым задним бортом. Рядом с ним ругались двое, один привёз груз, а другой принимал его.

— Семецкий, слышишь, Семецкий, ну где накладные, а? Где? Где накладные? Я убью тебя!

Второй угрюмо молчал, но когда я проходил мимо, угрюмо сказал:

— Ну убей, попробуй. Убьёт он…

Наконец всё стихло.

А в баре был дым коромыслом — действительно, приехала новая украинская смена. И там были две такие бабы, что я сразу забыл об Атосе, и даже о трёх убитых, что сегодня стали превращаться в неотъемлемые части Зоны. Скоро их подъедят грызуны или более крупный зверь. Крупный зверь при этом расшвыривает кости, и только по черепу спустя год можно будет угадать след человека.

Мы пили как проклятые, а я играл на гитаре.

Наконец все устали.

Я решил проводить одну из украинок — она была какая-то вся упругая как ластик и страшно меня заводила. Мы уходили последними.

А тогда над книгой, найденной на книжном развале он заплакал неожиданно для самого себя, потому что в этих строках он увидел чувство, которое было так нужно ему и которого он — за всю жизнь свою — так и не пережил, не ощутил.

За строчками этими он увидел все то, что он так явственно представлял себе, о чем он мечтал, но чего не имел — ни одной минуты.

Юлиан Семёнов

«Семнадцать мгновений весны»

Зона, 13 мая, Эрик Калыньш по прозвищу Палач. Жизнь с мечтой. Как устроена гипножаба. Плохо, когда тебе снятся львы, но жизнь разбудит всё равно.

Палач ходил один по Зоне.

Его боялись, ходил слух, что он заговорённый, и поэтому на него никто не нападал — кроме всякой нечисти, потому что тварям Зоны наплевать на слухи.

А вот мелким бандитам и бандитам крупным не было никакого резона воевать со сталкером-проводником Эриком Калыньшем по прозвищу Палач. Он им не мешал — разве что ущемлял самолюбие кого-нибудь из них.

Но самолюбие — такая вещь, на которой как раз проверяется настоящий авторитет. А настоящий авторитет никогда не допустит той ситуации, когда покажется смешным или уязвимым.

Поэтому настоящие короли рэкета и контрабанды делали вид, что они не замечают сталкера по кличке Палач, или даже давали понять, что он если не встроен в структуру их банды, то выполняет для них разовые поручения. А вот тех, кого вольный сталкер по прозвищу Палач раздражал и кто пытался смахнуть его с неуютных просторов Зоны как фигуру с шахматной доски, часто постигали разные неожиданные напасти.

К примеру, был такой непонятный человек со странной кликухой Владимирский Централ. И вовсе был он не из Владимира, и даже никогда не чалился в знаменитой пересыльной тюрьме, но вот как-то заработал на такую кличку. Владимирский Централ как-то хотел, чтобы Палач вёл его группу, а тот ни в какую. Не польстился ни на деньги, ни на процент, не подействовали на Палача угрозы и посулы. И попросил Владимирский Централ своих людей доставить ему, Владимирскому Централу, немного удовольствия.

Чтобы, значит, исчез этот человек в своём дурацком капюшоне и больше Владимирскому Централу не мешал тешить самолюбие.

А то уважаемому человеку очень обидно, когда оказывается, что его деньги теряют цену и что его угрозы для кого-то ничего не значат. И сумму назначил за это дело — неплохую сумму.

Да только никто за этой суммой не пришёл. Одного из охотников наказать Палача нашли через месяц. Увидели в воздушном пузыре на болоте — там он мог вечность жить как овощ, с выпученными глазами плавая в своей биологической тюрьме.

А другой охотник напоролся на мины прямо рядом с Периметром, хотя в минных полосах были давно проделаны проходы — и тайные, и официальные, и знали о них все.

А третий из вызвавшихся (впрочем, их и было-то трое), вовсе сгинул неизвестным образом. Зона ведь так устроена, что может съесть человека без остатка и даже не облизнуться. «Из дома вышел человек, с винтовкой и мешком, и в дальний путь, и в дальний путь отправился пешком — и вот однажды на заре вошёл он в тёмный лес, и стой поры, и с той поры исчез», — как сообщал нам один поэт по совершенно другому поводу.

Да и сам Владимирский Централ с тех пор как-то потускнел.

Неладно пошли его дела, истончились деньги его и расточились друзья его. И задул ему в спину ветер северный и было ему зла немерено. И нашли вдруг Владимирского Централа в сортире бара «Сталкер», а в голове его обнаружили дополнительное, кроме ноздрей, ушей и рта, отверстие. Отверстие это располагалось посреди лба, и было, как именно по этому поводу пишут милицейские протоколы, «несовместимо с жизнью».