Стены молчания - Филип Джолович

Внезапно Радж втащил меня в какой-то проход, в котором не было видно ни зги, было только слышно, как крысы шуршали по углам. Потом мы свернули в другой закоулок. Радж явно знал, куда шел. В конце этого длинного туннеля горел свет.

Мы вышли в небольшой дворик. С трех сторон он был окружен многоквартирными домами, а с четвертой стоял особняк — какое-то кривое строение, выкрашенное в синий цвет.

Радж прошептал что-то на ухо одному из вышибал, которые стояли около крыльца дома. Они даже не шевельнулись и проигнорировали его.

— Мы можем войти, — сказал мне Радж. Он похлопал одного из вышибал по плечу и тут же был награжден убийственным взглядом. Он взбежал по ступеням, я был постоянно рядом, я тоже боялся, что вышибалы могли встрепенуться и схватить меня.

В доме все было освещено полосками красного и синего света, углы стен были сглажены, какая-то искаженная реальность. Здесь курился сильный фимиам, который ударял в нос и обволакивал мозг. В комнате сидели женщины в возрасте от пятнадцати до пятидесяти лет. Все были на диванах. Одни читали журналы, другие полировали ногти или просто смотрели перед собой. Между ними ходили несколько мужчин. Они держали в руках стаканы с выпивкой, которые были нелепо завернуты в салфеточки. На стенах висели картины со сценами из Камасутры, а с потолка свисали странные куски шифона.

Я увидел, что Радж потел и нервничал, пока разговаривал с пожилой женщиной, преграждавшей лестницу, которая вела в верхние пределы здания.

Радж поманил меня рукой, и я последовал за ним вверх. У меня начался очередной приступ тошноты от того, что мои ноги утопали в ворсистом ковре, лежащем на ступенях.

На верхней площадке мы повернули налево в еще один узкий коридор. Я посмотрел направо. Там была огромная дверь, запертая на большой ржавый висячий замок.

Радж нервно хихикнул:

— За этой дверью не для нас, мой друг.

«Да ни одна щепка в этом месте не стоит меня», — утешал я сам себя.

Внезапно в коридоре появилось много народа. И мы начали лавировать между мужчинами и женщинами, которые уже закончили свою смену и теперь освобождали спальни для следующей.

Некоторые двери были закрыты, и за ними раздавались незамысловатые стоны и хлопки.

Я обрадовался, когда мы, наконец, дошли до конца коридора.

Мы оказались в ярко освещенной комнате, которая напоминала библиотеку. По обеим сторонам располагались деревянные полки, занимавшие все стены от пола до потолка. Полки опасно прогибались под весом книг. Прямо перед собой я видел занавеску из стеклянных шариков. Скорее всего, за ней находился балкон. Шарики мелодично позванивали от дуновения ветра.

В кресле сидела огромная женщина. Ее пальцы были унизаны кольцами, а ногти покрашены в яркий красный цвет. Рядом с ней стоял деревянный столик с глубокой чашей. Время от времени женщина опускала руку в эту чашу и доставала горсть фисташек. Между ее пальцами виднелись татуировки, нанесенные хной. Татуировки шли вверх по руке и в конце концов скрывались под покровами ее золотистого сари, которое окутывало ее коровьи формы.

Время от времени женщина поправляла прическу. Под ногами у нее хрустели скорлупки от фисташек.

Она надменно посмотрела на нас.

— Добрый вечер, — наконец произнесла она.

Радж стал изворачиваться перед ней, как перед школьной директрисой.

— Баба Мама, этот человек из Америки. Он англичанин.

Никаких имен. В этом доме никто никого не называл по имени.

Баба Мама улыбнулась. Золотые зубы — ряд золота, вычищенный золотой зубочисткой, валявшейся между скорлупками от орехов, которые Баба Мама выплевывала в сторону от себя.

— А как там погода? — спросила она. — В Нью-Йорке холодно? — Она сделала вид, что ей холодно, и закуталась в плед, как будто вместе со мной в помещение влетел ледяной ветер.

Интересно, Баба Мама догадалась, что я был из Нью-Йорка? Или это было просто предположение?

— Сейчас лето. Очень жарко, но, конечно, не так, как здесь, — ответил я.

Она медленно кивнула и затем слегка подвинула волосы. Примерно на дюйм. По-моему, ей было все равно, если мы увидим, что на ней был парик.

— Вы готовы насладиться нашими прелестями?

Я не был готов и никогда не буду.

— Мы принесем вам нашу дань уважения. — Я увидел, как Радж вздрогнул и стал стыдливо смотреть на свои ботинки.

В тот же самый момент вошел слуга. У него был стальной поднос с тремя маленькими стопками, наполненными прозрачной жидкостью. Баба Мама взяла стопку и опрокинула ее себе прямо в глотку, еще раз показав нам золотые зубы и гортань.

Радж взял стакан и сделал то же самое.

Я держал стакан в руке и колебался.

Баба Мама уже не улыбалась.

— Я думаю, вам понравится. — Ее слова не звучали так, словно ей было важно, понравится мне это питье или нет. Просто я должен был выпить то, что предлагали.

И я выпил.

В детстве мне говорили, чтобы я не копался в бутылках, коробках и пакетах, стоявших под раковиной. Меня обещали убить в том случае, если я дотронусь до них. Но вот кто-то достал все эти бутылочки, смешал их содержимое и дал мне выпить. Я был готов дать тысячу долларов за конвертик паана, чтобы заглушить этот вкус.

Но Баба Мама улыбалась. Радж тоже улыбался, а я не мог. Единственное, что я мог сделать, — это стоять на ногах.

— И на чем мы остановились? — спросила Баба Мама. — Ах да, мои девочки и вы. Теперь я помню, — она опять поправила парик. — Видите ли, у нас есть правила. И это очень древние правила. Их установили наши колонисты. Велико правосудие белого человека. Вот что отделяет нас от нашего прошлого, — она сделала паузу, чтобы мы вникли в ее исторический обзор.

— И есть еще одно правило, — продолжала она. — В нем говорится, что любой, кто приходит сюда, должен выбрать одну из моих прелестных девочек и провести с ней некоторое время за закрытыми дверями. И не надо ничего делать. Если хотите, вы можете просто беседовать и пить чай. Но вы не сможете отрицать, что провели время с одной из моих прелестных девочек по ошибке, чтобы казаться выше других джентльменов.

Баба Мама стала какой-то расплывчатой. Я качнулся вперед, чтобы лучше рассмотреть ее, и почувствовал, что начал падать.

Радж поймал меня. Он помог мне принять вертикальное положение, а потом медленно убрал руки, чтобы узнать, смогу ли я стоять самостоятельно. Он смотрел на меня, как сотрудник магазина на манекен в витрине.

Баба Мама не обратила внимания на мою оплошность.

— Это хорошее правило. Сплетни, нежелательное проявление превосходства над другими, — она махнула рукой, — это правило сохраняет от, — ее рука делала круги, как самолет, идущий на посадку, — не могу вспомнить слово.