Десантно-штурмовая бригада. Непридуманный Афган - Артем Шейнин

Да какая разница!

Тем более Никулин с Сергеевым все равно подождут нас в Ташкенте.

Гульнем там, а уж потом все вместе в Москву.

Гульнуть в Ташкенте – гусарский шик афганских дембелей.

Ведь все время, что мы были в Афгане, там в Союзе, нам «капала» получка. Пусть немного, пусть 10–15 рублей в месяц, но за два-то года ого-го накопилось, под 300 рубликов!

Плюс за легкое ранение – 150, если есть. Да за среднее – 300.

Это при том, что ведь и в Афгане нам те же суммы капают в чеках «Внешпосылторга».

А чеки-то эти в Союзе 1:3, говорят. А можно и подороже продать барыгам Столько денег мало кто из нас когда-то держал в руках. И видно потому, еще не полученные даже, они уже начинали жечь карман.

А многим стремление «гульнуть» начинало жечь душу еще по пути в Союз.

Отпахав два года на войне, отлазив по горам, отползав под пулями, 20-летние парни искренне считали, что «кто воевал – имеет право».

Что никто не в праве хоть как-то сдерживать наш кураж.

Но так думали только мы, бесшабашные юнцы. И так совсем не считало ни командование нашей бригады, ни командование кабульской пересылки, ни военные патрули в Ташкенте.

Для них мы все еще были военнослужащими, которые должны соблюдать форму одежды, должны были соблюдать воинскую дисциплину, должны…

Да почему же мы опять чего-то должны! Мы давно всем все раздали!

У нас и так украли уже ТРИ месяца жизни!

Вот в этих противоречиях, между «уже заслужил» и «еще должен», и были корни известных на весь Афган буйств десантуры на кабульской пересылке.

Повторялись они регулярно, каждые полгода.

Чуть потише в апреле и октябре и уж совсем буйные – в августе и феврале.

А чем еще напугать бойца, уже «закошенного» с дембелем аж на три месяца?

И, как водится, никто никаких выводов из этого не делал.

Потому что, если бы делали, разве стали бы докапываться к нашим дембельским парадкам в бригаде?

Стали бы распарывать ушитые, как положено, брюки?

Стали бы срезать неуставные бляхи, погоны, шевроны, аксельбанты?

Стали бы унижать нас, заставляя прибинтовывать к ногам или прятать в трусы всю эту столь важную для нас мишуру?

Разве обеднела бы родная армия, позволив увозить с собой второй тельник, а не прятать его, как воришка, под китель на спине?

Неужто подрывали боеспособность Вооруженных сил обрезанные канты на подошвах дембельских сапог и приделанные к ним каблуки?

Кому мешали изогнутые чуть ли не наполовину бляхи, разглаженные чуть ли не до пупка отвороты кителя, шевроны с вырезанным словом «Афганистан»?

Наверное, тем же, кто устраивал нам там строевую перед боевыми, запрещал ходить в горы в кроссовках вместо полусапожек, конфисковывал удобные духовские «лифчики» и спальники.

Ведь это не положено!

Сутками лазить по горам без воды, неделями жрать сухпай на боевых и месяцами сечку с салом в бригаде, спать в горах на снегу и кормить вшей и, главное, каждый день рисковать жизнью – все это было положено.

А все эти удобные, но неуставные вещи – нет.

И «нарушать форму одежды», уходя на дембель, – тоже.

А ведь для нас это были не просто цацки – это был символ, это был ритуал, фетиш! Это был грандиозный карнавал, которого мы ждали два года.

И которого каждый из нас мог не дождаться! Мы все ходили по краю!

И 730 дней мечтали о том дне, как лихо заломим берет на затылок и придем домой!

Зачем, ради каких высоких принципов нужно было упорно пытаться нам все это испортить, когда он наконец наставал?

И еще тысяча зачем и почему, как всегда, безответных!

А в результате уже на кабульскую пересылку попадали мы заведенными!

Как будто нам мало было своего адреналина…

Простите, увлекся – столько лет прошло, а не могу успокоиться.

Потому что не могу понять…

Прощания с Гардезом у меня не получилось.

Целый день мы ждали вертушек, на которых должны были улететь в Кабул.

Раза три нас даже выводили на бригадный плац строиться – уже в парадках, с дипломатами, переобнимавшихся со всеми, кто был в это время в роте.

Но, продержав какое-то время на плацу, снова распускали по палаткам, не сказав ничего определенного.

И вот ты снова тащишься в палатку, где уже со всеми попрощался.

Снова нужно снять и развесить наглаженную парадку, размотать бинты, которыми примотаны к ногам неуставные погоны.

И снова сидеть ждать…

А сил ждать больше нет.

После обеда роте пришел приказ срочно собираться куда-то на задачу. Очередные спешные объятия, палатки пустеют, и через какое-то время мы видим, как, поднимая клубы пыли, ротная колонна уносится куда-то в сторону Гардеза…

Счастливо, мужики!

Спустя еще пару «ложных тревог» нас в очередной раз строят на плацу.

Мы уже не особо верим и надеемся, что и на этот раз кудато полетим.

Но неожиданно приходит какой-то майор, который практически без всякого шмона ведет нас к нескольким «ГАЗ-66».

Перелезая через борт, больно ударяюсь тем местом, где спрятана бляха.

Блин, так и без детей остаться можно…

Все торопливо, суетливо, обыденно.

Разве так я представлял себе два года назад отъезд на Родину.

Пылим на взлетку. Забегаем в «Ми-8».

Сколько ж нам пришлось на них полетать на десантирование…

Родное все внутри. Только мы чужие теперь тут, в своих парадках.

Хотя рассаживаемся по привычке кто куда, и на скамьи у борта, и на пол.

Нас много, мест мало. Да и наплевать уже – только б улететь отсюда скорее!

Заводимся, взлетаем…

Даже не взглянул я на прощание вниз.

Пока бляху вытаскивал, пока погоны от ног отматывал – уже и не видно стало ни Гардеза, ни бригады…

Только бесконечные горы, горы, горы…

Унылый и однообразный, но такой привычный уже теперь пейзаж…

Через 40 минут мы в Кабуле.

На взлетке узнаем – бортов в Ташкент сегодня уже не будет.

Значит, ночевать на пересылку.

Видать, не разминуться мне с ней, родимой, и напоследок.

В гробу я, конечно, видал такой символизм, но что поделаешь.

При входе на пересылку замечаю, что часовой смотрит как-то затравленно.