Предательство среди зимы - Дэниел Абрахам

Он должен был поговорить с Дааей Ваунёги, будущим свекром Идаан Мати. Маати откладывал встречу, не зная, как совместить соболезнования и поздравления. Вести себя печально и отстраненно или весело и дружелюбно? Любой выбор будет неверным. Однако откладывать дальше нельзя, и в любом случае его ждали дела понеприятнее.

Для домов утех в Мати не отводился отдельный квартал, как в Сарайкете. Здесь продажные женщины и азартные игры, вино с дурманом и комнаты для тайных встреч можно было найти по всему городу, что Маати не нравилось. Несмотря на все подпольные забавы, ходить по веселому кварталу Сарайкета было безопасно. Там была вооруженная стража, услуги которой оплачивались вскладчину. В отличие от Сарайкета в остальных городах Хайема некоторые дома утех охраняли улицу напротив, но не более того. Бродить в одиночку по темным предместьям не стоило.

Маати остановился у тележки водовоза и заплатил медную полосу за чашку прохладной воды с соком персика. Поэт неторопливо пил, поглядывая на солнце. Оказалось, почти ладонь он вспоминал Сарайкет, избегая серьезных размышлений о семействе Ваунёги, о загадочных убийствах, о похищении Оты-кво и его мнимой смерти.

Горькая правда была в том, что за все время Маати не подошел ближе к отгадке. Да, теперь он лучше понимал придворную политику, знал все знатные Дома и всякие подробности: Камау поддерживали заводчики, которые выращивали собак для шахт, и медные кузнецы; Ваунани — ювелиры, красильщики и кожевники; Ваунёги торговали с Эдденси, Гальтом и Западными землями, причем с меньшей выгодой, чем Радаани. Однако все это не приблизило Маати к пониманию простых и известных фактов. Кто-то убил хая с сыновьями и хотел переложить вину на Оту-кво.

И все же у Оты-кво были помощники. Кто-то его освободил и инсценировал его смерть. Маати снова вспомнил разговор с Радаани — а вдруг за нежеланием бороться за престол кроется поддержка Оты-кво? — но не нашел никаких доказательств.

Он отдал чашку водовозу и пошел дальше по улицам, пока не заныли колени и бедра. Солнце склонялось к западным горам. Зимой дни и без того короткие, а солнце, как и сейчас, будет прятаться за горами, не успев достичь горизонта. Несправедливо.

Когда Маати вернулся во дворцы, пешая прогулка до Ваунёги его уже не прельщала. Все равно они будут заняты приготовлениями к свадьбе. Лучше поговорить с Дааей Ваунёги потом, когда все успокоится. Хотя, конечно, к тому времени утхайем соберется на совет, и одним богам известно, успеет ли Маати что-то выяснить.

Возможно, преступник откроется лишь тогда, когда все увидят нового хая.

Оставалось еще одно, последнее. Маати сомневался в успехе, но не мог не попытаться. Во всяком случае, дом поэта был ближе, чем Ваунёги. Маати свернул на тропинку среди дубов, и камешки захрустели под его весом. С деревьев, фонарей и скамей уже сняли траурные ленты, но пока не заменили яркими флажками и цветами.

Когда Маати вышел из-за деревьев, на ступенях перед открытой дверью сидел Размягченный Камень. Увидев гостя, массивная фигура повернулась к дому и что-то пробасила. Маати не разобрал слов. Будь он воробьем или убийцей с пылающим мечом, андат повел бы себя так же, подумалось поэту.

Из дверей выбежал сияющий Семай. От разочарования при виде Маати он погрустнел и принял позу вежливого приветствия.

Наконец в голове Маати все сложилось: гнев Семая, когда тот узнал, что Ота жив, а Маати это скрыл; отсутствие свадебных украшений на деревьях; разочарование, что Маати — всего лишь Маати, а не другой, более желанный, гость… Бедняга влюблен в Идаан Мати.

Что ж, одна тайна раскрыта. Негусто, но, боги свидетели, нынче ему все сгодится. Маати ответил на приветствие.

— Уделишь мне немного времени? — спросил Маати.

— Конечно, Маати-кво. Заходите.

В доме царил аккуратный беспорядок. Столы не были перевернуты, свитки не валялись в жаровне, однако все стояло не на своих местах, и воздух казался спертым и душным. Маати овладели воспоминания: так выглядела и пахла его комната, когда его бросила женщина. Он подавил порыв положить руку юноше на плечо и сказать что-то утешительное. Лучше делать вид, что не заметил, и не ранить его самолюбие. Маати со стоном облегчения опустился в кресло.

— Старею… В твоем возрасте я мог гулять целый день без всяких последствий.

— Наверное, надо взять прогулки в привычку, — сказал Семай. — У меня есть чай. Немного остыл, правда…

Маати поднял руку в вежливом отказе. Семай, будто взглянув на дом чужими глазами, широко раскрыл все ставни и только потом сел рядом с Маати.

— Я пришел попросить отсрочку, — начал Маати. — Могу придумать оправдание. Могу сказать, что ты должен мне подчиниться как старшему по возрасту и посланнику дая-кво. Могу устроить любое представление. Но сводится все к одному: я до сих пор не выяснил, что происходит. Мне важно знать: что бы с Отой-кво ни случилось, это произошло не по моей вине.

Семай взвесил его слова.

— Баараф сказал, что вам пришло письмо от дая-кво.

— Да. Когда до него дошла весть, что я передал Оту-кво отцу, он призвал меня обратно.

— И вы не повинуетесь.

— Я принимаю решение на месте по своему усмотрению.

— Увидит ли разницу сам дай-кво?

— Не знаю, — ответил Маати. — Если согласится со мной — хорошо. Нет — и не надо. Я могу лишь догадываться, что бы он сказал, знай он все, что я знаю.

— Думаете, он предпочел бы сохранить секрет Оты?

Маати рассмеялся и потер руки. Натруженные ноги приятно подрагивали и расслаблялись.

— Вряд ли. Скорее он запретил бы вмешиваться. Сказал бы, что послал меня в библиотеку, чтобы не все, кто в здравом уме, догадались о моем настоящем задании. Еще сказал бы, что я задаю от его имени слишком много вопросов и всех обманываю.

— Не обманываете. — Спустя миг Семай добавил: — Хотя… вы поступаете не так, как хотел бы дай-кво.

— Верно.

— И хотите, чтобы я был вашим сообщником?

— Да. Точнее, прошу тебя. Хочу тебя убедить. Правда, если честно, я был бы только рад, если бы ты меня отговорил.

— Не понимаю… Зачем это все? Только не надо рассказывать, что вы не хотите мучиться кошмарами двадцать зим спустя. Вы сделали больше, чем любой другой. Что такого в этом Оте Мати?

Ох, подумал Маати, зря ты задал мне этот вопрос, мой мальчик. На него я могу дать ответ, но тебе будет так же больно, как и мне.

Он сложил ладони домиком и заговорил:

— Когда-то в молодости мы любили одну и ту же девушку. Если я причиню ему вред — или позволю причинить ему вред, — я не смогу посмотреть ей в глаза и сказать, что не поддался обиде. Что я не злился на ее любовь к нему. Я не видел ее много лет, но когда-нибудь увижу снова. И для того мне понадобится чистая совесть. Даю-кво и другим поэтам это ни к чему. Но, что бы про нас ни думали, под этими мантиями мы люди. И… как человек человека, я прошу тебя: подожди еще неделю. Хотя бы до тех пор, пока не наметится новый хай.