Ночи Клеопатры. Магия любви - Татьяна Вяземская

– Да, змея уползла в отдушину, – подтвердил он. – Я, когда мы вошли сюда, сам видел. Она не вернется – змеи не умеют разворачиваться в узком месте.

Предоставленный сам себе, Мардиан решил воспользоваться шпилькой Клеопатры. Он оцарапал себе кожу на предплечье, но царапина просто напухла, и опухоль даже не перешла на остальную часть руки.

Потом евнух вспомнил: рядом с рукой царицы валялся кусочек ткани, чем-то смоченный. Стало быть, Клеопатра придумала и противоядие и, уже умирая, позаботилась о том, чтобы больше никто не смог умереть, воспользовавшись ее шпилькой. А может, не Клеопатра, а кто-то из служанок. Впрочем, умерли ли они от того же самого яда и оставались ли на их теле следы, так и осталось неизвестным. Вполне возможно, они запаслись ядом заранее и выпили его после того, как царица перестала воспринимать окружающий ее мир.

Римские солдаты бегали туда-сюда по дворцу, где прошла почти вся сознательная жизнь Мардиана. Он уселся под одной из колонн, прислонился к ней головой, закрыл глаза.

Клеопатра! Почти все, кто любил тебя, умерли. А тот, кто еще жив, умрет тоже, и ему для этого не понадобится яд. Человеку, чтобы жить, нужен воздух для дыхания. У него, Мардиана, отобрали его воздух. Теперь он может только умереть.

– Что делать с телом царицы? И с телом Антония также?

Октавий размышлял недолго.

– Похороните их вместе. Они хотели этого – пускай так и будет! Кстати, нужно проследить, чтобы ее похоронили по их обычаям. Может, эта самая египетская вера в чем-то права, и они и в самом деле встретятся в раю или что там у них бывает. К тому же Клеопатра заранее построила для себя усыпальницу – вот пускай оба там и покоятся.

– О великий Цезарь! – Аристодемус, приложив руку к груди, склонил голову. – Ты очень великодушен…

Октавий махнул рукой, приказывая замолчать.

Аристодемус, склонившись, задом выбрался из залы.

«Великий Цезарь». Так звали дядю – вернее, двоюродного деда. И что-то говорило Октавию, что именно дед и войдет в историю под этим именем. Не переплюнуть ему «того самого!» Цезаря…

Что же, поглядим. Кстати, для египтян это совместное захоронение и в самом деле очень важно: в их глазах Клеопатра была женой Марка Антония.

Женой…

Гай Юлий усмехнулся. Это животное по имени Марк Антоний было готово совокупляться с любой особью женского пола, имея такую жену, как Октавия!

Октавия, которую боготворил не только он, Гай Октавий, ее младший брат, но и весь римский народ! А этот… деятель с постоянным зудом в чреслах…

Впрочем, он не прав: связавшись с египетской царицей, Антоний больше не блудил. Попойки и кутежи были, а других баб – не было. Как там выразился этот… как его… Вентидий: «Он нашел в ней всех женщин мира!» Высокопарно, но в случае с Антонием, видимо, справедливо.

«Все женщины мира» на одной чаше весов, а на другой – его обожаемая сестра, его Октавия. Которую он, между прочим, своими руками отдал этому мужлану.

Он был вынужден. На тот момент это супружество казалось – да и было! – единственным возможным выходом из сложившейся ситуации, единственным выходом прекратить гражданскую войну, но как он посмел, этот грязный, крикливый, жадный, завистливый мужлан, променять Октавию на эту египетскую девку! Это… это было куда более оскорбительно, чем если бы Антоний продолжил задирать подолы всем подряд.

Клеопатра, без сомнения, виновна в этом – не менее, чем сам Марк Антоний. И…

И об этом уже не следовало думать: ни Антония, ни египетской царицы больше не было на этом свете, а размышлять о том, что уже минуло, удел слабых.

Гай Юлий Цезарь Октавиан взял со столика кубок; в этот момент луч солнца, проникший через круглое оконце почти под самым потолком, упал на рубин, украшавший его палец. Пальцы окрасились красным, как будто по ним стекала кровь, еще свежая, дымящаяся.

Но у Октавиана такой ассоциации не возникло; он просто полюбовался перстнем, еще совсем недавно украшавшим тонкий палец Клеопатры – именно поэтому самому императору он налез только на мизинец, хотя его руки тоже отличались изяществом.

Красивый камень, красивый перстень. И тут еще много всего… красивого и драгоценного. И совершенно не обязательно делиться всем этим богатством с теми, кто почему-то считает, что имеет на него право. Тем более, что люди той разновидности, к которой относился Марк Антоний, действительно считали бы полученное богатство своим. Собственностью, средствами, которые можно потратить на удовлетворение собственных прихотей.

Впрочем, можно сказать, что и он потратит эти средства на свои потребности, поскольку единственной его страстью является Рим, госпожа Рома, и единственной потребностью – богатство и процветание его державы. Державы, за которую он в ответе.

Гай Юлий Цезарь Октавиан шевельнул пальцем, подзывая раба.

– Метелла сюда.

Через несколько минут вошел Метелл.

– Что угодно божественному Цезарю?

– Божественному Цезарю угодно, чтобы более никаких Цезарей – ни божественных, ни других – рядом не имелось.

Метелл был понятлив: он не стал переспрашивать, просто склонил голову.

– Несчастный случай?

Гай из рода Октавиев несколько мгновений поразмышлял.

– Нет. Пойдут разговоры, что мы его убрали. Пускай все будет… открыто.

– Но разговоры и так пойдут. Он – сын…

– Птолемей – сын женщины, известной своим распутством, – перебил Гай Юлий; по какой-то причине он не смог произнести имя Цезарион, оказывавшее на то, что юноша являлся кровным сыном того, чьим названным – только названным! – сыном являлся сам Цезарь Октавиан.

– Сын шлюхи, – еще жестче добавил он. – Которая, думаю, сама не знала о том, кто именно являлся отцом ее ребенка.

– Но Цезарь сам признал своего сына. Народ Египта видел Цезаря с сыном во время их вояжа. Цезарь держал малыша на руках.

Метеллу дозволялось говорить Цезарю правду – Октавию хватало ума понимать, что на одних славословиях и лести далеко не уедешь. Вот и сейчас он, подавив приступ гнева, промолчал: Метелл был прав. Цезарь признал сына официально, и хотя в завещании был упомянут именно он, сын приемный, все же наличие сына кровного грозило опасностью. Именно поэтому его и надо было убрать. Именно поэтому и следовало сделать так, чтобы все позабыли о том, что Цезарион – сын именно Цезаря. Он должен оставаться сыном царицы-шлюхи, которая и сама не знала, от кого родила ребенка. К несчастью, дети Антония очень похожи на своего отца – о них не скажешь, что они рождены невесть от кого. Правда, и Цезарион очень похож на Цезаря, но, к счастью, многие уже забыли, как именно он выглядел. И к тому же Цезарь был уже стар – это ему, внучатому племяннику, были заметны в ненавистном претенденте на египетский трон фамильные черты рода Юлиев…