Чумовая попаданка в невесту - Ульяна Гринь

Стоян сделал знак рукой, и мальчишка приблизился к трону, почтительно подал завёрнутую в тряпицу штуку. Мой княжич принял бережно, развернул и представил на всеобщее обозрение…

Утреннюю Зарю.

Меч тускло блеснул в предзакатных солнечных лучах, пробивавшихся сквозь витражные окна, а публика явно не вкурила, в чём тут фишка. Зато я вкурила. И как-то сразу стало легко и спокойно. Зато Светлана удивилась. Глаза раскорячила — вышла из образа.

Стоян спустился со ступенек, неся меч на вытянутых руках:

— Княжна Самарова, изволь принять оружие. Этот меч принадлежал моей пращуре, воительнице Бояне. Он и выберет новую княгиню.

Я подалась вперёд, предчувствуя веселуху. Мария тихонечко охнула и схватила меня за локоть:

— Вот же охальник! Как он мог? Евдокия, не волнуйся… Будь спокойна! Он не посмеет…

А мне захотелось рассмеяться.

Светлана колебалась, но всё же шагнула вперёд, легонько, плавно, осторожно взяла меч. Двумя руками. По напрягшимся скулам на хорошеньком лице я поняла, что такая тяжесть ей в новинку. Обняла ладонями рукоять.

И тут я поняла, о чём толковал мне Стоян в одно из снежных утр на берегу. Меч задрожал в руках Самаровой, и ей пришлось с силой стиснуть рукоять, чтобы удержать его. И вдруг она взмахнула руками, беспорядочно, неловко, вскрикнула:

— Нет! Помогите!

Руки опустились книзу, меч словно сам взметнул острие вверх и кончиком приник к обнажённой белой шее княжны. Надавил. Капля крови выступила на коже, и Светлана замерла, будто сражённая заклинанием неподвижности. Все в зале замерли вместе с ней. Наверное, было бы слышно, если бы муха пролетела. Не приняла Утренняя Заря невесту.

Стоян улыбнулся. От этой улыбки стало нехорошо. Мне. А что чувствовали остальные, я даже представлять не хотела. Он спросил громко:

— Дала разбойникам денег, дабы те умыкнули и убили Борковичеву боярышню? Отвечай.

Светлана побледнела, хотя, казалось, и так уже была белой. Стоян прищурился:

— Отвечай же.

— Да, — тихонько выдохнула Самарова, не смея пошевелиться.

— Все слышали? Нать оставить Утреннюю Зарю покарать княжну за ея злодеяние?

Бояре переглянулись, что-то зароптали, но особых протестов я не заметила. Дружинники были посмелее: кивали, переговаривались одобрительно. Один только священник казался даже не оскорблённым, а опечаленным. Он поднял руку с крестом и зычно провозгласил:

— Милосердия прошу, княже!

— Боянин меч не ведает милосердия, — качнул головой Стоян. — Он и мужчин её рода слушает, лишь когда желает. Княжна Самарова сама виновна, осуждена, и меч решит — будет ли наказана.

Так, Янка, соображай. Очень хочется дать Утренней Заре возможность поработать палачом, но сейчас мне важнее не наказать заразу, а поднять собственный рейтинг. И теперь я поняла, зачем Стоян так хитро всё обставил. Поняла прямо на лету, и внутри всё опьяняюще заиграло, словно кровь превратилась в шампанское. Ну что же, мой выход, дамы и господа! Готовьте фанфары, аплодисменты и платочки для особо нервных.

Твёрдо ступая мягкими сапожками по ковру, я приблизилась и тихо, но отчётливо попросила Стояна:

— Позволь мне попробовать.

Он улыбнулся и отступил на шаг. Глаза Светланы уже не были такими холодными и безразличными, как несколько минут назад. Они остекленели от ужаса, а где-то в глубине взгляда надвигалась штормовая волна паники. Я коснулась пальцами рукоятки меча. Он был напряжён, как живой, и едва заметно дрожал. А может, это Светлана дрожала… Узнает ли меня Утренняя Заря? Не направит ли острие и против меня? С этим ножичком надо ухо держать востро.

Обняла ладонью рукоять. Ощутила всем телом, как вспыхнули, нагреваясь, камни. Дрожь передалась мне, но тут же ушла. Меч узнал, позволил взяться за него удобнее. И — если можно так сказать о неодушевлённом предмете — расслабился. Не чувствуя больше сопротивления, я резким движением вниз отвела острие от горла княжны.

И услышала сзади выдох.

Поганец Стоян и сам не был уверен, что всё получится? Вот негодяй! Ну ничего… У меня как раз накопилось на сердце, вот поженимся — в первую же ночь отомщу! Свяжу по рукам и ногам и задразню насмерть!

Зала ожила пару секунд спустя, разразившись одобрительными выкриками, бряцаньем оружия и женскими визгами восторга. Светлана, не выдержав стресса, закатила глаза и осела на пол. Девки-охранницы ловко подхватили её и унесли за дверь. А я… Я держала Утреннюю Зарю в руке, наслаждаясь окутывающим меня теплом камней, пульсирующей в венах мощью, всесилием, которое дарил меч… Стоян сделал знак дружиннику, и тот принёс тяжёлый кожаный ремень с ножнами, которым мой княжич самолично опоясал мои бёдра. А потом взял меня за вторую руку, повернул к народу и сказал внушительно:

— Поклонитесь будущей княгине Белокаменной Евдокии!

А мне шепнул:

— Душа моя, готовься к свадьбе.

В следующие четыре дня я не видела будущего мужа даже на помазании. Прошка, моя верная шпионка, рассказала мне всё в деталях и красках, так что я смогла живо представить торжественную церемонию. И корону княжескую, украшенную семью небесными камнями, и елей с миррой крестом на лбу моего жениха, и вручение ему посоха с хлыстом, и пение церковного хора… Теперь Стоян стал настоящим правителем принадлежащих ему земель, а просители потянулись вереницей за милостью или правосудием. Спал он урывками по три-четыре часа в день, ел в маленькой комнатке рядом с тронной залой, а всё остальное время занимался делами, оставшимися от матушки. Об этом Прошке рассказал Федот, которого Стоян взял в личную дружину, когда парень признался в намеренье жениться на горнишной будущей княгини.

Будущая же княгиня, то бишь, я проводила время в обществе портних, служанок и дружинниц, обсуждая детали свадебного застолья, церемонию и фасон наряда, в котором пойдёт под венец. Мария не отходила от меня почти ни на шаг, Фенечка с Прошкой развлекали, как могли, ибо я ужасно скучала. Это было так тоскливо — не сметь выйти на улицу («чтобы, не приведи Господь, не сглазили!»), не перекинуться словечком со Стояном («до свадьбы и не мечтай!»), даже в стряпошную не спуститься («дым да чад, а как косоньку после выветривать?») … Но я терпела, стиснув зубы, улыбалась молча, в душе благодарная за то, что моё вынужденное затворничество скрашивалось девушками и их сплетнями.

Но всё когда-нибудь заканчивается. Закончилось и моё ожидание. Вечером четвёртого дня меня отвели в баню, где сперва мы весело шлёпались вениками, плескались горячей водой, а потом плели из моих вычесанных волос «красоту», которую торжественно сожгли в печке. Прошка ревела, Фенечка гримасничала, девки подвывали. Я только хмыкала, глядя на них. Мне сказали, что это необходимо, да и мне поплакать не мешало бы, а то семейная жизнь не сложится. Я честно попробовала, но меня пробило на хи-хи. Поэтому соблюдение традиций я оставила на совести девок, а сама пыталась представить какой будет моя свадьба. Правда, получалось тоже плохо.