Замуж с осложнениями - Юлия Жукова

– Зато лёгонькая, наверное...

– Ну, изящная, ничего не скажешь. А что хилая – так кто ж такую работать заставит.

– Как, она работает?! Целитель?!!

– А ты не слышал, что ли?

– Вон Эцаган...

– И не скажешь, что что-то было!

– Нормально Азамат прибарахлился, и красиво, и в хозяйстве полезно!

Какой-то пожилой мужик начинает хохотать так, что давится и чуть не падает под стол. Я сижу, изо всех сил стараясь не обращать внимания, твержу, как мантру: только-бы-не-покраснеть, только-бы-не-покраснеть...

– Они ведь меня обсуждают? – тихо спрашиваю у Азамата.

– Да, ты сегодня просто тема вечера, – усмехается он. – Все в восторге.

– И тебе приятно, что они так вот вслух меня обсуждают? – спрашиваю с плохо скрываемым гневом. Азамат замечает и склоняется ко мне:

– Потерпи, солнце. Я знаю, что у вас так не принято, но тут никак по-другому быть не может. А уж если на Муданг прилетишь, там просто каждая собака будет на тебя таращиться, тут уж ничего не поделаешь. Но ты им всем нравишься, хоть этому порадуйся.

Я хочу что-то ответить, но тут на стол водружают жаркое. Я понимаю только, что это кто-то на вертеле, без головы и очень большой.

– Что это? – спрашиваю.

– Баран, – отвечает Азамат.

– Такой огромный?! – Может, он слово перепутал?..

– Да, это муданжский баран. Они у нас крупные.

М-да, на Муданге всё крупное, это точно. И обильное.

Алтонгирел и два других духовника режут тушу и раздают гостям, сопровождая свою деятельность заковыристыми причитаниями. Куски мяса все берут в руки и не кладут на тарелку, и я стараюсь следовать этому правилу, хотя оно всё ещё горячее. Азамат предупредительно подсовывает мне салфетку, не иначе, с собой взял.

– Спасибо, солнце, – говорю. – Я бы без тебя тут уже совсем рехнулась.

Баран пахнет бараном, но не до отвращения. Есть его можно. Азамат тихо комментирует:

– А голову сожгли в качестве угощения богам, хотя здесь, на Гарнете – это бред, какие тут боги. А ведь там такие вкусные...

– А ты тоже веришь в этого, который солнце проглотил? – перебиваю. Я, конечно, аппетит редко утрачиваю в силу профессии, но предпочитаю не смотреть в глаза тому, что ем.

Азамат ухмыляется:

– Я смотрю, тебя просветили, и ты думаешь, что это чушь.

– Ну... – не хочется ссориться из-за религиозных убеждений, но не врать же...

– Не волнуйся, это всё... женская правда. Уж извини, так говорят. Женщины много чего боятся и придумывают себе сказки, чтобы не так страшно было. А уж какая там реальная основа – это только Старейшины знают.

Когда от барана остаётся один скелет, начинает звучать музыка, которая так распространяется в нашем необычном помещении, что как будто льётся вниз по колоннам. Сперва просто какие-то мелодийки, потом подключается вокал. У меня от этого вокала волоски по всему хребту не просто дыбом становятся, а прямо вибрируют, как струны: более неприятного тембра голоса поискать. Вот уж действительно: голос громкий, зато противный.

– Эх, как заливается, – говорит сидящий слева от меня мужик. На всеобщем говорит, то есть мне.

– Ты погоди, – гудит Азамат в ответ. – Сегодня Ахамба спеть обещался.

– Да ну! Вот это будут трели! Но и Охтаг не плох, что скажете, Элизабет?

– Уж очень высокий голос, – говорю. Про прищемленную кошку опустим.

– Ну, вот и я говорю, здорово поёт! – радуется мой сосед и вылезает из-за стола, чтобы пойти послушать поближе. Певец затягивает что-то более протяжное. Кое-кто вокруг начинает подпевать такими же противными тенорочками. Азамат, откинувшись на спинку стула, шевелит губами.

– А ты чего не поёшь? – спрашиваю.

– Да что ты, какой из меня певец. У меня же голос, как у быка, – смеётся он.

– Хороший у тебя голос, – говорю. – Гораздо приятнее, чем эта дверь скрипучая.

Азамат хохочет.

Наконец акустическая пытка заканчивается, и снова звучит одна только музыка. Тут уже и мы подходим поближе, послушать. Инструменты у них симпатичные: пёстрые, раскрашенные, с нарисованными солнцами и людьми. Есть похожие на небольшие квадратные контрабасы, их несколько штук разной высоты, и играют на них смычком, сидя. Есть что-то вроде шепелявой свирели, которая издаёт столько же шума, сколько и звука, но приятно напоминает ветер. Есть барабаны и ещё что-то щипковое, за чужими спинами не разберу.

Потом музыка приобретает отчётливую танцевальность, и внезапно на площадку перед лестницей выкатывается пылающая от смущения и азарта Динбай, волоча за руку, вероятно, своего мужа – статного молодого парня с короткими волосами, натурально стоящими дыбом. Она принимается кружить вокруг него, в такт музыке помавая руками, причём она так быстро перебирает ножками под своей длинной юбкой, что получается невыразимо смешно. Блестящие нити в её одежде сверкают, драгоценная броня на шее позвякивает. Парень поначалу теряется, но потом, когда музыка становится быстрее, он тоже подключается к танцу, и скоро они уже вместе кружат по «сцене» , совершая руками такие быстрые и плавные движения, что трудно поверить, будто у них по два локтя, а не по восемь. Его хом в виде, насколько я могу судить, двух бобров, подлетает в воздух при каждом резком движении и, наверное, сильно бьёт по груди. Народ начинает хлопать и присвистывать, молодые ребята скоро тоже присоединяются к пляскам, и Динбай, должно быть, чувствует себя настоящей королевой бала. Ни за что не поверю, что Эсарнай станет выделывать такие фокусы, да и за себя ручаюсь.

Танцы затягиваются надолго, и те, кому стало скучно смотреть переключаются на бараньи и ещё какие-то национальные игры. Я присоединяюсь и снова кой-чего выигрываю, правда, поздравляют с этим выигрышем Азамата.

И вот, наконец, когда танцы уже слегка затухли, к оркестру присоединяется Ахамба. У него тоже есть квадратная скрипка, но он берёт на ней только отдельные стонущие ноты, предоставляя остальным музыкантам подхватывать его мелодию. Я с трудом разбираю, что он поёт, тем более что не узнаю многих слов, когда он их растягивает на полминуты. И всё же некое печально-обнадёживающее повествование складывается.

Из зимней стужи прочь

Мы вышли без потерь.

Белее снега ночь,

Крадётся в ней серый зверь.

Гнедой мой конь силён,

Резвится на снегу.

Хозяйке бью поклон,

Добиться её не могу.

Голос у него красивее, чем у предыдущего оратора, но тоже довольно высокий. Правда, на последних, повторяемых и до неузнаваемости растянутых строчках каждого куплета он показывает три, если не четыре октавы с самыми неожиданными переходами.