Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 31. Ефим Смолин - Несущий Слово

Передаем концерт по заявкам. Наш постоянный слушатель Юстас — к сожалению, он не сообщил своей фамилии, — итак, Юстас передает к нам в центр: «У меня есть друг, Сан Саныч Жонков…»

Машина чуть не врезается в столб…

Радио. Сан Саныч сейчас в больнице, ему нелегко — все свои деньги он, оказывается, отдал за лечение…

Снова машина чуть не врезается.

Сидящие в машине. Вот идиот! Мы пропали!..

Радио. Передайте, пожалуйста, для него песню «Когда б имел златые горы»… Ну, а для себя Юстас просит передать песню «Не брани меня, родная…».

Старшой наклоняется к приемнику.

Старшой. Дорогой «Маяк»! У нас есть друг…

Шофер (подсказывает). Юстас…

Старшой. Да, Юстас… Он сейчас в больнице и вряд ли дотянет до утра! Пусть послушает одну из двух песен, какая ему больше нравится, или «Лучше нету того свету»…

Шофер. Или «Мани-мани»…

Из приемника тотчас звучит песня «Мани-мани»…

ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ ЭПИЗОД

Снаружи съемочного павильона, под дверью стоит трясущийся от ужаса Хичкок.

Периодически он заглядывает в щелочку и опять обратно, трясясь.

Хичкок. А-а-а!..

Дверь павильона распахивается, выходит Жонков, хватает Хичкока за руку, хочет втянуть внутрь. Тот упирается.

Жонков (взбешен). Почему вы здесь? Режиссер должен быть на съемке!

Хичкок. Не могу! Страшно! Я там такого ужаса наворотил! А-а-а!

Жонков все-таки втаскивает его в павильон, и нам открывается такая картина.

Декорация изображает поле битвы, повсюду в картинных позах валяются убитые монстры, чудовища, вурдалаки и т. д. А живые чудовища окружают столб, к которому привязан Тарас Бульба. Под столбом — охапка сена…

Еще в павильоне Ассистентка с хлопушкой. Оператор, Гример, Костюмер — в общем, все как положено.

Жонков бросает Хичкока, нервно ходит по павильону туда-сюда, в зубах незажженная сигарета. Рядом с ним туда-сюда ходит Сценарист, костюмом, прической и носом удивительно похожий на Гоголя.

Жонков (Гоголю). Вы мне обещали сегодня сдать вторую часть сценария! Где она, Николай Васильич?

Гоголь. Работаем-с…

В это время перед Жонковым появляется пожарник.

Пожарник. С вас пятьдесят долларов.

Жонков. За что?

Пожарник. А за сигарету..

Жонков. Но я даже не прикурил!

Пожарник. Я дам! За такие деньги-то… (Щелкает зажигалкой.)

Жонков (в сердцах затаптывая сигарету, дает пожарнику купюру). Все! Репетируем! (Жонков подходит к висящему на столбе Бульбе.)

Задача у вас простая. Произносите всего четыре слова: «Прощай, Остап! Прощай, сынку!» Ясно?

Бульба. Ясно-ясно…

Жонков. У вас есть сын?

Бульба. Есть…

Жонков. Ну вот представьте — вы больше никогда его не увидите! Ни-ког-да! Представили?

Бульба. Представил…

Жонков. Все! Поехали!.

Бульба (со своего столба, абсолютно фальшиво, радостно). Прощай, прощай, сынку! Прощай, Остап! Больше тебя не увижу!

Гоголь (истерически заламывая руки). Нет! Ну это невозможно! Какая фальшь! Я уйду из кино! Уйду!..

Жонков (Бульбе). Чему вы радуетесь? Вы сына представили?

Бульба. Представил. Он, зараза, только пьет, баб водит и нигде не работает. (Радостно.) Господи, неужели я его больше не увижу?

К Бульбе подскакивает Гоголь.

Гоголь. Вы вообще сценарий читали?

Бульба (растерянно). Нет, меня привели — и сразу на костер…

Гоголь. А напрасно не читали! Сценарий замечательный! Бульба приезжает в уездный польский город… Сначала поляки принимают его за ревизора, дают взятки, подарки, его слуга Остап — он ему как сын был — советует брать все, даже веревочку. «Берите, говорит, нам и веревочка на что-нибудь сгодится». И она действительно сгодилась! Когда поляки наконец разобрались что к чему, они потащили Бульбу жечь, и Остап, паскуда, этой веревочкой его и привязал… Его Чичиков подговорил — ему мертвых душ не хватало…

Жонков. Но его потом Бог покарал — он без носа остался…

Бульба. Сифилис, что ли?

Гоголь. Да. После женитьбы…

Бульба (всхлипывая, с неожиданной жалостью). Жалко… Прощай, Остап!

Жонков. Отлично! Так и снимаем! Поджигай!

«Поляки» зажигают костер… Но в это время «мертвые» встают с пола. Только двое остаются лежать.

«Мертвые». У-у, все, у нас обед!..

Жонков. Какой обед! Мы же снимаем!

«Мертвые». Так два уже… Или платите сверхурочные…

Жонков. Какие сверхурочные? На какие шиши? Так нельзя к искусству! Только деньги… (Кивает на Гоголя.) Почему Николай Васильевич остался? (Показывает на Бульбу.) Почему Бульба не уходит?

«Мертвые». Привязали — вот и не уходит…

Пламя в это время разгорается под Бульбой. Он уже орет благим матом… Пытается оторваться от столба.

Бульба. А-а-а! Ну, Остап! Где ж ты такую веревочку нашел…

«Мертвые». Во! Прямо горит на работе…

Жонков (показывает на двоих, которые по-прежнему лежат ничком). Ну посмотрите! Ну ваши же лежат, никуда не уходят!

«Мертвые». Кто? Это не наши, это — ваши. Это же осветители пьяные…

«Мертвые» уходят… Вслед за ними, виновато пожимая плечами, не обращая внимания на вопли Бульбы, выходит съемочная группа. Зато снова приходит Пожарник.

Пожарник. Сан Саныч, за открытый огонь в павильоне…

Жонков (швыряя ему деньги и выскакивая из павильона). К черту ваше кино! Сумасшедший дом! (Толчком открывая дверь павильона.) Да гори оно все синим пламенем!

Пожарник (глядя на вопящего Бульбу на костре). То есть в каком смысле «гори»? Не тушить, что ли?..

ПЯТНАДЦАТЫЙ ЭПИЗОД

«Режиссерская» палата. Утро. Аккуратно застеленная, пустует койка Куросавы. Остальные четверо спят на своих койках, у каждого на тумбочке кинокамера. Такает будильник, секундная стрелка подходит к 8.30. Подошла — звонок, и трое, Спилберг, Эйзенштейн и Брасс, тотчас бодро вскакивают. Спилберг, чья кровать рядом с эйзенштейновской, наклоняется за второй тапочкой.

Спилберг. Где ж второй тапочек?

Наклонившись, находит тапочку и уже хочет разогнуться, но тут что-то привлекает его внимание под соседней кроватью.

Под кроватью Эйзенштейна лежит кукла.

Спилберг, покосившись на Эйзенштейна, тотчас хватает куклу и прячет к себе под одеяло…

Занимаются утренним туалетом — один умывается, другой бреется, третий делает гимнастику, приседает…

Эйзенштейн. Как спалось? Совесть не мучила?

Наклоняется, не находит куклы, озирается, ищет по палате.

Спилберг. Спалось отлично! Здравствуй, утро!

Брасс толкает его локтем, показывает на спящего Жонкова.

Брасс. На заре ты его не буди…

Спилберг. Ха-ха! Надеешься, что к девяти не проснется, к камере не встанет?

Эйзенштейн. А что? Одним меньше… (При этом продолжает искать.)

Спилберг. Да он, думаю, и так после вчерашнего к камере не подойдет… Молодец Брасс! Здорово с этим пожарником придумал! Он его достал!

Брасс (Спилбергу). Я — что! Пожарник — ерунда! А вот как ты, Спилберг, дотумкал его статистов уговорить в разгар съемок на обед уйти!

Спилберг. Я бы без Сереги их никогда б не уломал. (Эйзенштейну.) Серег, что ты им такое шепнул?

Эйзенштейн. Я им говорю: «Ребята, охота вам тут мертвяков изображать,