Орел и Ворон - Даниил Сергеевич Калинин

и Ворон» начинается с битвы под Тверью 1609-го года, и его особенностью является подача от первого лица двух главных героев: ротмистра финских гусар, Себастьяна фон Ронина, воевавшего в наемном корпусе генерала Якоба Делагарди, и стрелецкого сотенного головы Тимофея Орлова, русского ратника из отряда князя Михаила Скопина-Шуйского.

Вообще, за всю историю России ни до, ни после Смутного времени не было больше примеров, когда в составе русских ратей сражался целый корпус европейских наемников, причем под началом собственного полководца. Наемники в смешанных подразделениях и даже отдельных частях — были. Иностранцы на службе русских государей, добровольцы — были. Но чтобы целый корпус наемников, воюющий за деньги — случай совершенно исключительный.

И дело тут отнюдь не в великих боевых качествах ландскнехтов и черных рейтар — ратники московского государства не раз один на один били поляков. Наиболее показателен в этом плане разгром Лжедмитрия Первого под Добрыничами, где русские стрельцы не оставили хваленым крылатым гусарам ни единого шанса, грамотно используя артиллерию и импровизированное ограждение из саней.

И если говорить о победах стрелков над европейской тяжелой конницей, то битву под Добрыничами вполне можно сравнить с победами англичан у Креси и Азенкуре… К слову, в седьмой главе прописан один из ее фрагментов глазами участника — стрельца Тимофея Орлова.

Повторюсь, дело было не в боевых качествах европейских наемников, воюющих за деньги. Просто за новоиспеченного «царя» Василия Шуйского, последовательно предавшего и Бориса Годунова, и первого Самозванца, о личности которого было уже немало сказано, воевать никто не хотел.

А вот против — очень даже. Все южное порубежье Московского государства поднялось против царя после убийства Лжедмитрия Первого! Восстание Болотникова потерпело крах лишь потому, что повстанцы не сумели вовремя выделить из своих рядов будущего государя, а также не смогли учесть интересов всех группировок восставших. В итоге раскол между служивыми людьми и дворянами с одной стороны, и воровскими казаками да разбойной вольницей с другой, привел к поражению Болотникова… Однако, когда из Речи Посполитой в Россию вступил второй Лжедмитрий, его также приняли многие русские города — в то время как тому же Скопину-Шуйскому пришлось подавлять выступления сочувствующих самозванцу в собственной рати!

В этих условиях сохранившие верность ратники защищали Москву только потому, что боялись бесчинств поляков, литовцев и воров в столице — они бились на стенах Белого и Земляного городов не за царя Василия Шуйского, а за свои дома и семьи.

Но победить, сидя в осаде, позволяя ворам разорять и подчинять себе свою землю — невозможно. И понимая это, новоявленный царь нащупал, как кажется, единственный верный выход из ситуации.

Он обратился за помощью к шведам, ведущим собственную войну с Речью Посполитой с самого начала семнадцатого века. И хотя шведы проигрывали кампанию полководческому таланту гетмана Ходкевича (а сам Ходкевич не мог выиграть из-за жадности заседающих в сейме магнатов, не выделяющих денег на армию), все же король Карл IX пошел навстречу Василию Шуйскому и начал формировать для него корпус европейских наемников.

При этом стоит отметить, что московский государь должен был содержать наемников и платить им большую сумму, чем сброд ландскнехтов получал во время внутренних европейских войн. Но даже за услуги посредника шведский король выторговал себе крепость Корелу с уездом, а также добился, чтобы русские отказались от всяких притязаний на Ливонию. Последнее, впрочем, было чистой формальностью — а вот территориальные уступки были вполне реальными…

Так или иначе, выбирать не приходилось — и когда все соглашения были подписаны, началось спешное формирование корпуса наемников под началом, надо признать, боевого и толкового полководца, генерала Якоба Делагарди. А встречать будущего друга и соратника в Новгород отправился лучший полководец Шуйского — его племянник, князь Михаил…

О личности Михаила Васильевича Скопина-Шуйского также немало рассказано на страницах романа. Воин по призванию и верный рыцарь по духу, талантливый полководец с живым умом, способный перенимать лучший европейский опыт, молодой князь многим виделся лучшим государем, чем его дядя. С именем Михаила Васильевича народ связывал свои чаяния на избавление от поляков и «литовских людей», на окончание Смуты.

И когда наемники, не получившие своевременного жалования, предали, отказавшись продолжить поход (к чести Делагарди стоит признать — он сделал все, что мог), Скопин-Шуйский, у которого осталось всего-то около трех тысяч ратников, двинулся к Калязину, где начал формировать новое войско.

Народное войско из вчерашних крестьян в подавляющем большинстве, из которых Михаил Васильевич начал готовить «стройную рать» — пикинеров, с помощью сохранивших честь немцев и шведов Христиера Зомме, ставших инструкторами.

Славным событиям побед Скопина-Шуйского над ляхами и литовцами под Калязином, на Каринском поле, под Дмитровом и, наконец, снятию осады с Троице-Сергеевой лавры будет посвящен следующий роман — а может и не один. Но сейчас я хочу отметить тот исторический факт, который как-то обходят стороной, не предавая ему особого значения. Однако с ним во многом связан наплыв добровольцев во вновь формируемую Скопиным-Шуйском НАРОДНУЮ армию.

Я еще раз напомню об отказе архимандрита Иоасафа, игумена Троице-Сергеевой лавры, сдать монастырь гетману Сапеге. А ведь последний всерьез рассчитывал, что никакого упорного сопротивления не будет, что, увидев мощь его воинства, братия чернецов убоится тяжестей осады и надавит на малый гарнизон, уступающий врагу в пять раз… Вместо этого Иоасаф призвал людей стоять за веру Православную и Московского государя, говоря, прежде всего, не о нелюбимом в народе Шуйском, а о самом институте царства в России.

Всех людей, весь Русский народ.

И это воззвание широко разошлось по стране, в которой уже повсеместно начали вспыхивать очаги сопротивления «Тушинскому вору» да пришедшим с ним ляхам и литовцам. Но ведь призыв Иосафа был уже не просто о защите родного дома в буквальном смысле этого слова — это был призыв к защите веры и государства.

И все неравнодушные люди, тронутые этим призывом, начали сплачиваться вокруг Скопина-Шуйского, словно ратники на поле боя вокруг знамени. Да, молодой князь быстро завоевал репутацию народного героя, победителя и избавителя, став символом победы над захватчиком — но не окажись князь в нужное место и в нужное время, и кто знает, удалось бы ему добиться столь впечатляющих успехов? После победы под Тверью и разделения с наемниками, его отряд сократился всего до трех тысяч русских ратников. С добровольцами Зомме он вырос до четырех — в пять раз уступая объединенным силам Сапеги и Зборовского! Однако спустя всего полтора месяца рать Михаила выросла уже до двадцати тысяч воинов — в большинстве своем крестьян, худо-бедно обученных сражаться пикинерским строем.

Московское