Грехи волка - Энн Перри

В какой-то особенно холодный день дверь камеры отворилась, и вошла ее невестка Имоджен. Ее приход удивил заключенную: она не забыла слов, сказанных братом при расставании, и не ожидала, что тот смягчится. Чем хуже складывались обстоятельства, тем меньше было на это надежды.

– Прости, – проговорила посетительница, едва войдя и лишь мельком оглядев пустую камеру. – Мне пришлось сказать Чарльзу, что я собираюсь навестить сестер Бегбай. Пожалуйста, если ты не против, не говори ему, что я была здесь. Я… мне бы не хотелось сейчас ссориться с ним. – Она выглядела смущенной и растерянной. – Он…

– Он запретил тебе приходить, – договорила за нее сиделка. – Не беспокойся. Разумеется, я не скажу ему. – Ей хотелось поблагодарить Имоджен за приход, в самом деле обрадовавший ее, но слова застряли в горле – они все равно прозвучали бы неискренне.

Покопавшись в сумочке, миссис Лэттерли вытащила кусок ароматного мыла и пакетик сухой лаванды – такой душистой, что Эстер ощутила ее запах на расстоянии в два ярда. Он остро напоминал о прежней жизни, и на глазах у нее выступили слезы.

Имоджен бросила на нее быстрый взгляд, и маска вежливости на ее лице уступила место истинным переживаниям. В порыве чувств она отшвырнула мыло и лаванду и, шагнув к золовке, сжала ее в объятиях с такой силой, какой та в ней и не подозревала.

– Мы победим! – воскликнула она. – Ты не убивала ту женщину, и мы это докажем! Мистер Монк – человек не слишком приятный, но он очень умен и чрезвычайно настойчив. Помнишь, как он распутал дело Грея, когда все уже решили, что это невозможно? И он на твоей стороне, дорогая. Ни в коем случае не отчаивайся!

При всех прежних посетителях – даже при Калландре – Эстер старалась не терять самообладания, как бы трудно это ни было, но сейчас она не выдержала. Притворяться больше не было сил. Припав к невестке, она разрыдалась и плакала до полного изнеможения, принесшего ей некоторое успокоение. Слова Имоджен, сказанные ради утешения, в полной мере обнажили перед заключенной правду, которой она сопротивлялась с того самого момента, когда ее привезли сюда. Всех усилий Уильяма или чьих бы то ни было недостаточно. На виселицу порой попадают и невиновные. Даже если Монк или Рэтбоун смогут впоследствии доказать истину, ей это уже не поможет, ее это не спасет.

Теперь вместо желания бороться со страхом или с несправедливостью Эстер ощутила что-то вроде смирения. Быть может, то была простая усталость, и все же это было лучше, чем бессмысленное сопротивление. Это приносило подобие покоя.

Ей больше не хотелось слушать обнадеживающие слова, так как она уже изжила свою надежду на спасение, но признаться в этом Имоджен было бы жестоко, а снизошедшее на нее успокоение было слишком хрупким, чтобы доверять ему. Быть может, она по-прежнему обманывает себя? Облекать эти размышления в слова мисс Лэттерли не хотелось.

Посетительница отступила на шаг и взглянула на нее. Должно быть, она заметила или почувствовала происшедшую в золовке перемену, потому что, не говоря ни слова, наклонилась, чтобы поднять брошенные мыло и лаванду.

– Я не спросила, можно ли передать это тебе, – деловито произнесла она. – Может быть, лучше их спрятать?

Эстер всхлипнула и достала платок, чтобы высморкаться. Имоджен ждала ответа.

– Спасибо, – наконец проговорила заключенная и, взяв подарки, засунула их за вырез платья. Кусок мыла мешал ей, но в этом было даже что-то приятное.

Миссис Лэттерли присела на койку, широко раскинув юбку, словно пришла с визитом к какой-нибудь светской даме. Впрочем, после несчастья со своим свекром она никому не наносила визитов. Сестры Бегбай были теперь высшим пределом ее знакомств.

– Ты видишься с кем-нибудь еще? – поинтересовалась она. – Я хочу сказать, кроме той ужасной женщины, что привела меня сюда. Ведь это женщина, правда?

Эстер невольно улыбнулась:

– О да! Если бы ты видела, как она смотрит на Оливера Рэтбоуна, ты бы в этом убедилась.

– Да что ты говоришь! – недоверчиво воскликнула Имоджен с не слишком уместным в данных обстоятельствах смехом. – Она напомнила мне миссис Макдуфф, гувернантку моего двоюродного брата. Как мы над ней издевались! До сих пор краснею от стыда, вспоминая, какими мы были жестокими. Дети порой до неприличия искренни. А ведь существуют вещи, о которых говорить не стоит. Все о них знают, но лучше делать вид, что их не замечаешь.

– Наверное, это относится и ко мне, – криво усмехнулась мисс Лэттерли. – Но у меня здесь не так много развлечений.

– У тебя есть известия от мистера Монка?

– Нет.

– А! – Имоджен была удивлена, и ее родственница внезапно почувствовала обиду на детектива. Почему он не написал ей? Он же должен понимать, как важно для нее каждое ободряющее слово! Отчего он так не-внимателен? Глупый вопрос, потому как ответ ей известен. В нем не так много душевного тепла, а то немногое, что в нем все-таки есть, предназначено женщинам вроде жены Чарльза – мягким, слабым, зависимым женщинам, общение с которыми укрепляет в нем ощущение собственной силы, а не таким, как Эстер. В ней и ей подобных Уильям в лучшем случае видит друзей, тех же мужчин, а в худшем – самонадеянных, колючих, упрямых созданий, враждебных к собственному полу.

Верность и чувство справедливости заставляют его искать истину, но ждать от него еще и внимания – значит только растравлять себя и испытывать дополнительное унижение, которое мисс Лэттерли теперь и ощутила.

Невестка внимательно наблюдала за ней, понимая происходящее в ее душе, как только женщина может понять женщину.

– Ты влюблена в него? – спросила она.

– Нет! Разумеется, нет! – в ужасе воскликнула Эстер. – Не буду утверждать, что в нем есть все, что я презираю в мужчинах, но, без сомнения, очень многое. Конечно, он умен, этого у него не отнимешь. Но он так высокомерен и жесток, что я не доверяю его сдержанности и не удивлюсь, если он способен воспользоваться чьей-нибудь минутной слабостью.

Имоджен улыбнулась:

– Милая, я спрашивала не о том, веришь ли ты ему, и даже не о том, нравится ли он тебе. Я спросила, не влюблена ли ты в него, а это совсем не то же самое.

– Да нет же! Он мне неприятен… временами. Но… – Медсестра глубоко вздохнула. – Но есть вопросы, в которых я ему безраздельно доверяю. Доверяю его чести во всем, что касается справедливости, его смелости! Чтобы защитить то, что он считает правым делом, он ввяжется в любую неравную схватку, не думая о последствиях.

Миссис Лэттерли взглянула на собеседницу со странной смесью насмешки и сострадания:

– Думаю, ты несколько приукрашиваешь его, но это не беда. Мы все к этому склонны…

– Только не я!

– Допустим, – недоверчиво заключила Имоджен. – А как насчет мистера Рэтбоуна? Должна признаться, он мне нравится. Настоящий джентльмен. И у меня создалось впечатление, что он очень умен.

– Конечно, умен! – Эстер никогда в этом не сомневалась. При этих словах в ее памяти ожила та удивительная минута их особой близости. Было это на самом деле или только пригрезилось ей? Ни за что на свете она не смогла бы так целоваться с человеком, к которому равнодушна, но ей было неизвестно, как ведут себя в такой ситуации мужчины. Судя по тому, что ей приходилось наблюдать, – по-разному. Прежде девушку это не слишком интересовало, но сейчас она с мучительной болью поняла, как мало знает о жизни. Неужели ей суждено умереть, так и не изведав, что такое любить и быть любимой? Мисс Лэттерли со стыдом ощутила, что не в силах справиться с захлестнувшей ее жалостью к себе.