Испекли мы каравай - Наталья Нестерова

Киргизуха завораживала мужчин по-другому. Как кролик удава. Именно кролик удава, а не наоборот. Добыча — охотника. Мужчины чувствовали ее перинную мягкость (что правильно), развивали активность (великой не требовалось), одерживали победу (ха-ха, пиррову) и полагали, что встретили счастье своей жизни, то бишь идеал. Потом у них закрадывалось подозрение: девушка согласилась по причине лени и жалости, а не из великой любви и страстного темперамента. Потом приходила уверенность: поменяй он внешность, характер, руки с ногами местами, слетай в космос или ограбь банк — она, Лена, не колыхнется, не заметит. Будет так же улыбаться и отсутствовать присутствуя. В командировочный чемодан по ошибке вместо капель для носа положит средство от нарушений менструального цикла. Предложит выйти на улицу в носках разного цвета. Забудет сказать о важном телефонном звонке. В ответ на его вопли задумчиво изречет что-нибудь вроде: «Видеть тебя одно удовольствие. Но не видеть — другое».

В тройственном союзе центром притяжения была Татьяна. В детстве ее бабушка их нянчила. В юности у Соколовых собирались, потому что была квартира. Татьяна не работала, могла попутно заботиться о подругах, не требуя ответных жертв. У нее гостеприимный дом, полная чаша. Развелась с мужем — уравнялись в статусе одиночек. Построила в глубинке особняк — они желанные гости. Лахудра собирала их в кучку. Дылда командовала. Киргизуха гасила ненужные страсти.

* * *

В ожидании мужа, нелепо заболевшего какой-то детской болезнью и сгинувшего вместе с дочерью почти на месяц, Галина мысленно продумала несколько сценариев их встречи. Но того, по которому стали развиваться события, она не ожидала.

Борис приехал усталый, со следами ранок на лице и… абсолютно равнодушный! Он не злился (а ведь чуть не прибил тогда), не пытался выяснить отношения, не обвинял — он смотрел сквозь нее. Такое равнодушие нельзя сыграть, потому что в нем чувствуется не затаенная жажда мести, наказания, а полнейшее презрение.

— Тоська, ты перебираешься в гостиную, — велел Борис, — я занимаю твою комнату. Нет, не голоден, спасибо. Буду отдыхать.

И ушел. Закрыл дверь. Будет отдыхать. В самом деле неважно выглядит. Лезть к нему сейчас с разговорами — глупо.

Тоське, предупрежденной отцом — не болтай лишнего, и самой интуиция подсказывала — о тете Тане распространяться не следует. На расспросы мамы она живописала папину болезнь, взахлеб рассказывала о каком-то теленке и корове, о мальчишке Димке, пропела частушки, которые выучила. Поскольку речь шла и о дяде Васе — опять выпивает и рисует, о тете Любе, то Галина поняла, что Борис хворал под крылом у родственников, в соседнем доме остановился.

— Мама? — спросила Тоська. — А тот дяденька… голый… он…

— Что? — встрепенулась Галина. — Тебе папа что-то говорил?

— Ничего он мне не говорил.

— Тот дяденька не имеет к нам никакого отношения. Я его впервые видела. Сумасшедший. Надо было милицию вызвать.

Тоська уткнулась в тарелку. Она любит свою маму, у нее хорошая мама. Но тетя Таня никогда бы не стала врать и поговорила бы по-человечески.

* * *

Галина впервые изменила мужу. В реальной жизни. В мечтах она делала это десятки раз. Удерживала абсолютная Борина верность. Он ей не изменял. Куда ему!

Жизнь жестоко обошлась с Галиной. Она грезила о блестящем артистическом будущем. Вместо этого — ребенок, замужество, хозяйство, травма — и крест на карьере пианистки. Она нажимает кнопки на пульте, двигает ползунками микшеров, уговаривает певичку на двадцатую попытку взять верхнее «ля». Она — обслуга, технический работник. А вокруг люди, живущие той жизнью, о которой она мечтала. Свет рампы, колыхание голов в зрительном зале, секундная тишина вздоха изумления — и взрыв аплодисментов. Самый замечательный муж (а Борис хороший муж, чего Бога гневить) не сумеет дать тебе головокружительное чувство страха, восторга, вдохновения, которое испытываешь на сцене.

Простившись с грезами о творческом триумфе, Галина стала задумываться о триумфе другого рода — о женском. Тоже упоение властью. Пусть эта власть не над массами, а над отдельно взятыми представителями, но она по-своему притягательна. Вскружить голову, заставить мучиться, страдать, добиваться. Наконец, уступить и слиться в безумном экстазе. Подобные картинки она мысленно прикладывала к каждому новому мужскому лицу в студии. Засыпая вечером, мысленно писала «роман» с новым претендентом. В объятиях мужа представляла на его месте очередного героя.

Она постоянно, тайно и ненадолго влюблялась. Но если предмет ее грез проявлял к ней внимание, Галина не спешила распахивать объятия. Требовалось, чтобы избранник томился и страдал, совершал рыцарские подвиги и красивые безумства. Он же хотел быстренько и без хлопот: два притопа, три прихлопа — и в койку.

Когда Галина училась в консерватории, из всех общественных предметов более всего она не любила философию. Но именно из философии ей запомнился диалектический закон — переход количества в качество. В справедливости этого закона убедилась на собственном примере. Иначе как объяснить, что Галина, утомившись от многолетних платонических воздыханий, решилась на серьезный роман, пусть и по упрощенной схеме.

Гитарист Миша из популярной рок-группы был, конечно, не лучшим представителем из вереницы прежних избранников. Но Миша хотя бы проявил некоторое постоянство и настойчивость в ухаживаниях. Он недавно переехал в Москву из провинции, жил в общежитии, друзьями не обзавелся, пока не разбогател — словом, встречаться им было негде. Вот она и привела Мишу домой. На свою беду. Романтическое свидание обернулось постыдным кошмаром.

Теперь Миша чурался ее как прокаженной. Но хоть не проболтался, и сплетни не загуляли. А муж смотрел на нее как на пустое место.

Разлука, перенесенная мужем болезнь, отсутствие с его стороны упреков, желание зализать раны, которые она ему нанесла, — все это сделало Галину доброй и покладистой. Борис ее усилий по наведению мостов не замечал. А когда неожиданно приехали и поселились у них его друзья, Олег и Сергей, разместил всех унизительным для нее образом: она с дочерью на диване в гостиной, сам Борис в детской, а гости на супружеской кровати в спальне. Галина обиду сдержала, а ребятам взглядами и жестами пояснила: у нас маленькая война, сами знаете, чего только не бывает в семье.

Она старалась казаться доброй веселой женой, заботливой матерью и гостеприимной хозяйкой.

Это была своего рода епитимья, которую она наложила на себя за грех прелюбодеяния. Галина обнаружила, что искупление грехов — занятие, не лишенное приятности, оно приближает тебя к жертвенной святости. И если бы кто-нибудь сказал ей, что подобные игры отдают ханжеством и лицемерием, она бы искренне возмутилась.

Борис, конечно, замечал ее старания быть идеальной женой. Но и избавиться от внутреннего раздражения и неприязни не мог. Чем более Галина лебезила, тем больше крепло в нем брезгливое отвращение. Как грибы, которые вырастают из спор, мирно проспавших много лет, в его голове зарождались и множились горькие заключения. Его жена — недалекий, невежественный и, в сущности, бескультурный человек. Для нее «культурность» — это назойливые «спасибо» и «пожалуйста», вставляемые в речь через слово. А то, что воспитанные люди не перебивают в разговоре других, не спешат по каждому поводу высказать свое, далекое от оригинальности, мнение или привести пример из собственной серенькой жизни, Галина и не постигла. Запомнила, что нельзя говорить «ложить», а разницу между «одела» и «надела» так и не усвоила. У нее отлично развиты задатки пролетарского хамства и беспардонной нахрапистости. Она не способна к внутреннему развитию — ни к духовному, ни к интеллектуальному, ни к чувственному.