Все в шоколаде - Татьяна Полякова

– Еще бы. Верить никому нельзя.

– Точно. И лучшее тому подтверждение – смерть Черника.Пока за ним вели наблюдение, его никто не трогал, а как только его сняли…

– Занятно, – вздохнула я и пошла пить таблетки.Конечно, он прав. Где свои, а где не очень свои, сам черт не разберет. И мыкому-то здорово мешаем, оттого и решили избавиться и от меня, и от Лукьянова.Хотя, может, он сам решил избавиться от меня? А что, у нас застарелая вражда, окоторой мне ничего не известно.

– Значит, ты наводила обо мне справки? – спросилон.

– Само собой, – крикнула я из кухни. – Ты жемной тоже интересовался. Так что наша любовь обоюдна. У меня вопрос, –возвращаясь, продолжила я. – Ты собираешься следить за развитием событийиз моей квартиры?

– А что?

– Ну.., мне стоит сменить место жительства. Мой друг изорганов настроен весьма решительно.

– Я думаю, несмотря на это, он предупредит тебя, и мыуспеем смыться.

– Как восхитительно это прозвучало…

– Что тебя восхитило?

– Местоимение “мы”. Ладно, следи за развитием событий,а я отправляюсь спать. Я не могу достойно нести возложенную на меня миссию сповышенной температурой. – Я отключила сотовый и в самом деле уснула.

Разбудил меня Лукьянов, потряс за плечо и, кивнув нателефон, заявил:

– По-моему, что-то срочное. Автоответчик голосомВолкова взывал:

– “Да возьми ты трубку, черт тебя дери…"

– О, события повалили, – вздохнула я и снялатрубку.

– Ты что, спишь? – возмущенно спросил Волков.

– Конечно, сплю, – вздохнула я. – То естьспала. У меня была тяжелая ночь, ты ж видел мои свежие раны; И день ни к черту.А у тебя такой голос, что сразу ясно: просыпаться было ни к чему.

– Спи дальше, если тебя не интересует судьба твоегодружка.

– Которого? У меня их пруд пруди.

– Маркова Виктора, отчества не помню. Я выждаланемного, стараясь справиться с дыханием.

– Что с ним?

– Пал жертвой большой любви.

– Своей или кто-то прибил по ошибке? Теперь Волковсобирался с силами, потом сказал:

– Приезжай. Манежный переулок, дом семь, квартиравосемнадцать.

– Чей это адрес? – удивилась я.

– Одной девицы. Наверняка твоей знакомой. Служит, тоесть служила в “Пирамиде”.

Он бросил трубку, а я взглянула на Лукьянова. Особогоинтереса на его лице не читалось, и все же он спросил:

– Кто преставился на этот раз?

– Марк.

– А, тот весельчак-коротышка?

– Ты поедешь со мной?

– Нет, разумеется, раз я покойник. Будьповнимательнее, – неожиданно добавил он, – вдруг кому-то придет вголову счастливая мысль избавиться от тебя.

Я прошла в ванную, включила воду и долго разглядывала себя взеркало. Мне очень не нравилось то, что я видела, и не только из-замногочисленных синяков и ссадин. Я умылась холодной водой, пытаясь обнаружить впамяти афоризм, приличествующий случаю, но вместо этого изрекла: “Все тамбудем”, переоделась и, не обращая внимания на Лукьянова, прошла к выходу.

Я не могла воспользоваться своей машиной, потому что Волковправ: ее наверняка ищут и далеко я не уеду, значит, придется ловить такси.Манежный переулок находился где-то возле цирка, я остановила машину и по дорогедо переулка ломала голову над тем, что происходит. Умных мыслей что-то ненаблюдалось, а глупые мне надоели. Я совсем было собралась вовсе не думать иподремать, но мы как раз подъехали к пятиэтажному дому, характерной приметойкоторого в настоящий момент являлись три милицейские машины, стоявшие возлевторого подъезда.

Дверь восемнадцатой квартиры была приоткрыта. Я вошла и носк носу столкнулась с Костей Роговцевым. Выяснилось, что Волкова здесь нет, нуда это и неважно, раз все свои люди.

– Твой знакомый? – спросил Костя.

– Пока не знаю, – пожала я плечами.

– Он в спальне, проходи.

Квартира была небольшой, а народу в нее набилосьпредостаточно. Я с трудом протиснулась к двери спальни и замерла на пороге.Марк лежал на разобранной постели, лицом вниз, в брюках, без носков и безрубашки, руки раскинуты в разные стороны. Полчерепа у него снесло выстрелом,стреляли с близкого расстояния. Рядом с ним лежала голая девица с залитойкровью грудью, на ее лбу зияла аккуратная дырочка. В торшере рядом с кроватьютоже дырки, еще дважды выстрелили в зеркало. На стене кровью выведена надпись“Сука”. Рот девушки был слегка приоткрыт, и из него торчали две банкноты попятьдесят долларов.

– Что скажешь? – глядя на меня, спросил Костя. Япрошла вперед, присела на корточки рядом с Марком. Мне хотелось заоратьчто-нибудь грязное, но по здравом размышлении я решила оставить это на потом.

– Он так и лежал? – спросила я.

– Мы ничего не трогали. Картина ясна, парень решилпоразвлечься с девочкой, и тут нелегкая принесла ее дружка. Говорят, к ней шлисплошным потоком.

– Тогда с чего дружку так нервничать?

– Ну.., терпел, терпел, и вдруг терпелка кончилась,такое бывает.

– А надпись и баксы?

Костя пожал плечами:

– Может, его вдохновил чужой пример. Об убийстве наСоветской все газеты писали. Или это один и тот же псих.

– Но девушку ножом не кромсали.

– Может, у него не было времени. Посмотри, какую пальбуон здесь устроил. Либо стрелок никудышный, либо очень нервничал.

– Соседи кого-нибудь видели?

– Вот на него как раз внимание и обратили, он пришелгде-то около полудня, соседка с пуделем гуляла и столкнулась с ним в подъезде,а больше никого не было, соседка долго сидела во дворе и утверждает, что вподъезд никто не входил.

– Он мог прийти раньше, – хмыкнула я.

– Кто?

– Убийца. Пришел, дождался Маркова, а потом, когда тотвошел, застрелил его. Возможно, еще в прихожей, а потом убил девчонку. Яуверена, на постель его переложили уже мертвым или в бесчувственном состоянии.

– Почему? – нахмурился Костя. Однако посмотрел наменя с интересом.