Дальнобойщики - Андрей Воронин

Машина рванула с места и, лавируя по подворотням и переулкам, понеслась в направлении улицы. Только когда закончились лабиринты и «девятка» влилась в нескончаемый поток городского транспорта, Валера немного расслабился и вздохнул спокойно. Глянув в зеркало заднего вида, он обратился к Вострикову:

— Привет, Аркаша.

Какая неожиданная встреча! Услышав незнакомый голос, капитан подался вперед, пытаясь рассмотреть, кто за рулем.

— Валерка? Ты?.. — изумился он. — Что все это значит? Что за цирк? Я требую объяснений! Ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь?! Ты знаешь, что тебе за это будет, когда узнают? А никто не узнает.

— Как это?

— А вот так! Ты вернулся сегодня с работы, на тебя напали, ограбили, убили. Труп бросили в реку.

Челюсть Вострикова отвисла. Во рту у него пересохло.

— Убили? Что значит «убили»?

— Убить — это значит лишить человека жизни насильственным путем. Вот что это значит.

Наконец до капитана стало доходить, какую участь эму уготовили. Рука дернулась под пиджак, но помешал пакет.

— Не советую, — предупредил Морозов, больно ткнув дулом в бок. — У меня в руке «магнум» сорок пятого калибра. Заряжен разрывными. Если я нажму на курок, у тебя в боку появится дыра размером с кулак, а кишки станут похожи на мясной фарш. Хочешь попробовать?

Капитан вмиг обмяк.

— Паша, будь добр, возьми у Аркаши его хлопушку, чтобы она никого не смущала.

— А-а-ну-у-ка. — Морозов бесцеремонно отпихнул пакет с провизией и запустил руку под пиджак. — Что у нас тут? Ого! Ты же мог пораниться! Плохой мальчик.

Он извлек табельное орудие и спрятал себе в карман. Похоже, игра доставляла ему удовольствие. Он напустил на себя серьезный вид и для пущей убедительности время от времени корчил дебильную рожу. Получалось жутковато.

Машина летела по улице, изредка притормаживая у светофоров. Она двигалась в сторону Садового кольца. Рядом проносились потрепанные временем драндулеты и крутые «тачки». Никто не обращал внимания на неприметную салатовую «девятку» с тремя мирно болтающими пассажирами. Таких машин в городе тысячи.

— Все-таки, что вам от меня нужно? Если это шутка, то она глупая.

Валера повернул голову и произнес:

Что нам от тебя нужно? Догадайся. Припомни свои грешки. Мы, гражданин Востриков, будем тебя судить. Мы — представители тайной организации СПИД, что значит: смерть предателям и доносчикам. Мы будем судить тебя за предательство своих товарищей, за измену долгу офицера, за доносительство бандитам и пособничество им.

— Чего? — ошарашенно выдавил из себя Востриков. Ему сделалось страшно, по-настоящему страшно. Почему вдруг лейтенант из окружения полковника Воронина заговорил о предательстве и пособничестве бандитам? И что значит судить? Кто его будет судить? И что за дурацкая тайная организация СПИД? Идиотское название!

Нервно хихикнув, он закрутил готовой, глядя то на Валеру, то на Павла.

— Вы чего, ребята, серьезно?

Морозов зловеще оскалился.

— Куда уж серьезнее, ублюдок! Из-за тебя, гада, недели работы псу под хвост. Из-за тебя люди подставлялись, шкурой рисковали, а ты сидел себе да посмеивался. С мразью всякой дела крутил. Да? Думал, мы не узнаем? Просчитался ты, нам про тебя все известно!

— Я не понимаю, о чем речь.

— Заткнись! Мы здесь не в игрушки с тобой играть собрались. Нас не интересует, признаешь ты вину или нет. Мы — не государственный суд. Наша организация для того и создана, чтобы без проволочек, наверняка и быстро очистить наши ряды от всякой мрази. Не ты первый.

— Это какой-то бред!

— Пора поверить. Наслаждайся жизнью, это твои последние часы.

— Вы ненормальные! Вы психи! Нет, я не могу поверить, что такое возможно. Бред какой-то!

— Твои слова не имеют значения. Даже если ты сейчас сознаешься во всем, тебя это не спасет. Мы лишь исполнители. От нас мало зависит.

— Я не верю! Не верю. Нет. Нет.

Востриков вжался в угол и, дико уставившись на Валеру полубезумными глазами, похихикивал. Постоянное ожидание расплаты за грешки, постоянное нервное напряжение сделали его способным поверить даже в такую нелепость, как существование карающей организации. Страх затуманил рассудок, все произошло настолько неожиданно, что он растерялся. И уж вовсе обескураживающим было заявление, что в его виновности никто не станет разбираться, ее не будут доказывать! Его шлепнут без суда и следствия на основании одних лишь предположений. Нет! Подобное не должно произойти. Он обязан жить. Он хочет жить. Вставать рано утром, видеть солнце, дышать, пусть это будет в тюрьме или еще черт знает где, но будет! Он не может допустить, чтобы его убили. А как же жена? Она красивая и молодая, она найдет себе другого, тот станет о ней заботиться, а о нем даже не вспомнит. А может, и вспомнит. Но это уже не будет иметь значения. Нет! Он должен жить, должен во что бы то ни стало жить.

Отчаянно извернувшись, Востриков оттолкнул ствол пистолета от себя. Затем рванул ручку дверцы в надежде выпрыгнуть на ходу. Но та оказалась запертой на защелку. В тот момент, когда он это осознал, рукоять пистолета опустилась на правую скулу. Острая боль пронзила его, заставив позабыть о спасении и о дверной ручке.

Он взвыл, как побитая хозяином собака.

— Сбежать решил! — с ненавистью процедил Морозов, на этот раз уже не в шутку, и снова заехал рукоятью по лицу, разбивая его до крови. — От нас не сбежишь. Мы из-под земли достанем.

— Не переусердствуй, Паша, — поспешил унять друга Валера. — Мы же с тобой не какие-нибудь там бандюги-садисты, мы — палачи серьезной организации. Помни об этом!

— Ладно, помню. Но я бы эту гадюку голыми руками придавил, как последнюю падаль уничтожил!

— Мы его уничтожим, но цивилизованно — выстрелом в затылок. Это самый гуманный способ.

Капитан Востриков с ужасом слушал этот разговор, содрогаясь при каждой подробности. О его убийстве говорили так спокойно, словно предстояло придушить обыкновенную крысу. Это пугало больше всего. Наверное, было бы не так жутко, если бы запугивали, угрожали, требовали признания. Но почему-то они этого не делали! Они обращались с ним как с живым мертвецом. Словно предстоящее убийство для них — нечто обыденное и не стоит внимания, а его смерть — лишь дело времени.

Машина свернула к какому-то заводу. Вдалеке дымились трубы, с обеих сторон дороги проносились одноэтажные приземистые постройки, напоминавшие бараки. Улица постепенно сужалась, от нее отходило множество более мелких улочек, на которых вряд ли смогли бы разминуться одновременно две машины. В одну из таких улочек и свернул Валера. «Девятка» двигалась теперь совсем медленно, осторожно объезжая глубокие ямы, в которых запросто можно было оставить колесо, и ухабы. Асфальт оказался ни к черту, весь разбит.