Троянская тайна - Андрей Воронин

Глеб вел автомобиль, по-шоферски выставив в окно левый локоть. Двигаться по этой дороге со скоростью большей чем тридцать-сорок километров в час не представлялось возможным, да и торопиться ему было особенно некуда: те, к кому он ехал, могли подождать – одни потому, что уже окончательно перестали куда бы то ни было спешить, а другие – по принципу "солдат спит, а служба идет".

Он миновал березовый перелесок, светлый от белых стволов. Земля здесь была густо усеяна золотыми монетками опавших листьев, и Глеб на минутку загрустил об уходящем лете. Мало того, что близились дожди, а за ними холода; сейчас, когда он занимался этим делом, каждое напоминание о том, что время не стоит на месте, вызывало в душе смутную тревогу. Картину, которую они искали, уже разрезали на части и могли в любой момент вывезти за границу, откуда ее будет очень трудно вернуть... если это вообще окажется возможным. Ее могли вывезти завтра или сегодня, а могли и позавчера. Фигуранты данного дела один за другим выходили из игры; оплакивать этих людей Глеб Сиверов не собирался, но они умирали, не успев ничего рассказать, а вот это уже было скверно. Судя по тому, как активно, даже торопливо их начали убирать, замысел похитителей, что бы они там ни замыслили, был близок к осуществлению.

Вспомнив о времени, Глеб посмотрел на часы. "Куда же подевалось это проклятое озеро?" – подумал он с раздражением. Если верить карте, озеро было где-то здесь, совсем рядом; увы, карта уже исчерпала кредит доверия, поскольку была напичкана неточностями и огрехами, как поминальная кутья изюмом. Половина деревень, мимо которых проезжал Глеб, на ней не значилась; других, обозначенных на карте, не существовало в природе. Не значилась на карте и узкая, темная, явно довольно глубокая лесная речушка, которую Глеб пересек по ветхому деревянному мосту, грозившему в любой момент развалиться. Безымянное озеро, которое искал Глеб, – водоем, судя по все той же карте, не маленький – здесь было четко обозначено, а вот найти его не получалось.

Потом впереди что-то мелькнуло, и в следующее мгновение Сиверов увидел оливково-зеленый микроавтобус "УАЗ" с красным крестом на борту, пересекший дорогу, по которой двигался Слепой, под прямым углом. Глеб слегка прибавил газу и вывернул на перпендикулярный проселок за секунду до того, как машина "скорой помощи" скрылась за поворотом. Впрочем, видеть "уазик" ему было уже необязательно, поскольку тот оставлял за собой шлейф пыли, долго висевший в неподвижном, раскаленном, казавшемся густым, как суп, воздухе.

Преодолев поворот, он увидел впереди подскакивающую и раскачивающуюся квадратную корму "скорой помощи". "Труповозка, – подумал Глеб. – Интересно, туда или уже оттуда?" Впрочем, разговаривая по телефону, Потапчук запретил местным сыскарям увозить труп до прибытия его сотрудника, то есть Глеба, так что машина почти наверняка направлялась к озеру, а не от него.

Глядя на подпрыгивающий впереди микроавтобус, Глеб вдруг припомнил недавний скандал, когда международному комитету Красного Креста вдруг попала шлея под хвост, и он начал с пеной у рта судиться со всеми, кто незаконно использовал его символику. Помнится, фирме, изготовившей куклу доброго доктора Айболита с красным крестом на белом халате, был предъявлен иск на два миллиона евро. Что ж, для поднятия авторитета все средства хороши, а судиться с производителем игрушек все-таки легче, чем оказывать гуманитарную помощь тем, кто в ней по-настоящему нуждается...

"Мир постепенно сходит с ума, – подумал Глеб, – и начался этот процесс давным-давно – уж не в тот ли самый день и час, когда какая-то чокнутая обезьяна взяла в руки палку? Взрослые, грамотные, серьезные люди, для которых милосердие – не пустой звук, а работа, судятся из-за того, что кто-то где-то нарисовал без их разрешения красный крестик размером с ноготь детского мизинца. Профессиональные художники хладнокровно режут на куски великое произведение искусства, чтобы накупить себе квартир и подержанных импортных автомобилей, а профессиональный убийца, видевший это самое произведение пару раз в жизни и не пришедший, честно говоря, от него в экстаз, пытается его отыскать и вернуть. Кандидат искусствоведения учится стрелять из пистолета, а генерал ФСБ начинает всерьез интересоваться техникой живописи... Театр абсурда!"

Он нацелился выкинуть окурок в окно, но вспомнил, что дождя не было уже добрых три недели, и потушил бычок в пепельнице под приборной доской. Машину трясло и швыряло, и закурить новую сигарету оказалось непросто. Он как раз занимался этим сложным делом, когда сосны впереди расступились и дорога вывела его на берег озера. "Ну, слава тебе, господи!" – подумал он с облегчением и механически посмотрел на дисплей мобильника. Связи по-прежнему не было, и Глеб окончательно убедился, что поговорить с Федором Филипповичем сможет не раньше, чем проедет километров сто в обратном направлении, в сторону Москвы.

Полускрытый высоченной травой "уазик" обнаружился тут же. Он никуда не ехал, а его водитель, приоткрыв дверь и став одной ногой на подножку кабины, озирал окрестности из-под руки, как Илья Муромец на знаменитой картине "Три богатыря". Он бросил рассеянный, слегка раздраженный взгляд на показавшуюся из леса машину Сиверова и равнодушно отвернулся, возобновив осмотр окрестностей, которые, если не принимать во внимание некоторые обстоятельства, вполне заслуживали того, чтобы их осматривали и даже любовались ими. Это было одно из тех мест, существование которых способно примирить человека с перспективой провести жизнь в капризном климате средней полосы. Обширная водная гладь отражала плывущие в синем небе облака, по берегам стеной стоял сосновый бор, вдоль линии воды желтела, маня к себе, полоска чистого песка, а вокруг почти в человеческий рост стояли душистые травы – лесные, луговые и все прочие, каким полагается произрастать в подобных местах. Здесь имелось все или почти все, о чем рыдает, сидя за стойкой бара где-нибудь на Бродвее или Пятой авеню, изглоданный ностальгией восьмипудовый эмигрант. Словом, было неудивительно, что живописец Кулагин выбрал для отдыха именно это местечко. "Хотя, – мысленно добавил Глеб, – помереть он мог бы где-нибудь поближе к столице, просто из уважения к нелегкому труду тех, кто станет разыскивать его бренные останки".

Один из тех, на ком теперь лежала неприятная обязанность заботиться об останках живописца Кулагина, а именно водитель труповозки, разглядел наконец что-то со своего наблюдательного пункта, сплюнул в траву, вернулся за руль и с пушечным лязгом захлопнул дверцу. Труповозка, в принципе, означала, что тело Кулагина уже нашли. Когда Глеб выезжал из Москвы, на озере только начинали работать водолазы, и было неизвестно, утонул Кулагин на самом деле или оставленная на берегу машина есть не более чем трюк, призванный сбить преследователей со следа, заставить поверить в то, что преследуемая ими дичь приказала долго жить. Такое вполне могло случиться, и, отправляясь сюда, Глеб не испытывал никакого энтузиазма. Озеро было большое и глубокое, и, если бы водолазам не удалось обнаружить тело, это вовсе не означало бы, что его на самом деле не существует. Тело могло увязнуть в донной тине, могло спрятаться под какой-нибудь корягой или в зарослях водорослей; в конце концов, его мог употребить в пищу какой-нибудь сом, вымахавший в здешней нетронутой глуши до размеров белой акулы.