Тень Миротворца - Андрей Респов

на станции со странным названием Миньяръ. Повара порадовали гороховым супом такой густоты, что в нём не тонула ложка. А простой сероватый хлеб и белый кусок сала с чесноком, как мне показалось, исчезали, едва коснувшись губ. Обед был съеден за несколько минут, а организм настойчиво просил ещё. Похоже, назревает очередная проблема. С новым уровнем метаболизма нужна дополнительная подпитка. Жиры и белки, понятное дело, компактнее углеводов. И лезть в общий котёл нецелесообразно, хотя как крайнее средство сойдёт: ситуация не то чтобы неординарная, но солдаты должны войти в положение.

Я высунул нос на улицу. Наконец, погода радовала оттепелью. Что у нас на календаре? Начало марта. Для этих мест довольно тепло. Я с удовлетворением отметил, что с вагонов исчезла не только наледь, но и любые признаки влаги. Значит, ночью можно полноценно потренироваться.

В животе заурчало.

— Да слышу, слышу, утробушка ненасытная! — прошептал я.

Придётся поискать, чем тебя покормить, не то будет мне не Юго-Западный фронт, а безвестная могилка в каком-нибудь кювете у железки. Чтобы по крышам бегать энергия нужна.

Мимо спешили разносчики с переносными бидонами из полевой кухни.

— Долго стоять будем, земляки?! — успел крикнуть я в вдогонку.

— Четверть часа с гаком! Ещё и пол-эшелона не обнесли! — отмахнулся один из кухарей.

Четверть часа с гаком, по русскому обычаю, — это не менее получаса. Живём! Я метнулся в вагон, прихватил шинель и свой мешок, в который в Златоусте складывал покупки. Полустанок в Миньяре был совсем небольшим, но всё же капитальным строением. Какая-то бабка, закутанная в несколько платков, на мой вопрос про провиант молча махнула рукой куда-то в сторону бокового прохода между основным зданием и пристройками.

Нырнув туда, я обнаружил какого-то деда в заячьем тулупе, который с сосредоточенным видом помешивал смолу в огромной железной бадье, подвешенной над небольшим костерком.

— Отец. Бог в помощь! — колючий взгляд из-под седых бровей был мне вместо ответа.

— Слышь, отец. Мне бы едой разжиться. Не обижу! — я достал серебряный рубль и протянул его деду. Тот взял рубль, попробовал его на зуб и вдруг улыбнулся, продемонстрировав полный рот жёлтых и кое-где подгнивших зубов.

— Еда? — произнёс он.

— Еда, еда! — закивал я, тряхнув мешком, — токо мне бы понажористее чего, дед, и чтоб не испортилась в дороге.

— Деньга ещё нада.

— Дам ещё, коли принесёшь. Только быстро. Поезд уходит! — жёстко отрезал я.

— Казы, кагланган ит, корот…э-э-э мёд есть.

— Тащи всё! — я протянул ему мешок и показал трёхрублёвую банкноту.

Дед кивнул, пробормотав: «Железная деньга давай, бумага не нада!» — и исчез в подворотне. Вот тебе и на! Неужто с мешком и моим рублём смылся? Но из-за угла высунулась шапка со словами: «Мешай смола! Загустеет!» — и снова исчезла.

У меня отлегло от сердца, и я ухватился за деревянную ручку, продолжив помешивать горячую смолу.

Дед не подвёл: не успел я начать переживать, как он показался с наполовину наполненным мешком. Я выгреб всю мелочь из кармана, которой набралось на три рубля с полтиной. Пока странный дед считал, рассматривая каждую монетку, я проверил, чем же стал богат и невольно улыбнулся. Конская колбаса, сушёная конина, пара внушительных деревянных туесков с мёдом. А это что? Я понюхал и лизнул. Топлёный жир и конское сало. Сушёные ягоды. Так, малый холщовый мешочек был полон плотных серо-белых шариков с кисловатым запахом.

— О-о-о, курут! Корош, вода, самавар… — дед изобразил, будто макает что-то в воду.

— В горячей воде размачивать? — старик снова улыбнулся мечтой стоматолога. Нашу содержательную беседу прервал паровозный гудок.

— Ну, бывай, дед, спасибо! — и я рванул с места, в рекордные сроки покрыв расстояние до своего вагона, в который прыгнул уже на ходу.

— Гаврила, мать твою! Чё шляешься? — наткнулся я в тамбуре на Демьяна.

— Да вот, за приварком бегал.

— Ну ты и утробушка, Пронькин! Из котла-то довольно кормят. И чего нарыл у местных?

— Да вот, — я распахнул горловину мешка, — угощайтесь, господин младший унтер-офицер! — Демьян сунул нос в мешок, шумно втянув воздух.

— А-а-а, башкирские разносолы. Едал. Хорошо хранятся, не гниют. Ешь на здоровье. Я сыт. Разве что обчество медком побаловать.

— Не вопрос, — я вынул один из туесков, — в общий котёл!

— Дело, Гаврила! — улыбнулся унтер, — чайник у Семёна, сходи к сёстрам за кипятком.

Вяземский перехватил меня по пути. Пришлось отбояриваться необходимостью пообедать с личным составом. Набирая в титане кипяток, снова задумался о медицинских новшествах. Идей практически не осталось. Разве что обеспечить противошоковыми наборами санитаров? Но даже морфий, как выяснилось, здесь хранят в порошках и раствор готовится по необходимости. А об ампулах, не говоря уж о шприц-тюбиках, можно лишь только мечтать. Я так и представил Семёна на поле боя, судорожно достающего склянку с заранее приготовленным раствором и набирающего шприц. А вокруг роятся пули, летят комья земли, гарь, грязь, дым… Мда… ничего-то ты толком и посоветовать больше не можешь, господин Луговой. Вот же, чёрт, уже и фамилию свою забывать начал!

Глава 11

Молчит полумесяц,

И снова с востока таинственный ветер подул.

Молчит полумесяц,

И снова идут на войну Петербург и Стамбул.

Висит полумесяц,

Не хочет, проклятый, никак превращаться в луну.

Он слушает песни, печальные песни

О тех, кто томится в плену.

М. Покровский.

Башкирская еда оказалась не просто в масть, а даже больше! Утробушка моя успокоилась очень быстро, хотя я и переживал, что от обилия столь жирной еды мой пищеварительный тракт может взбунтоваться. Ничего подобного, даже не пикнул!

Поезд давно набрал курьерскую скорость. Мы уже два часа ехали без каких-либо задержек. За окном ближе к железной дороге стеной стояли скелеты ещё совсем голых деревьев на фоне белоснежного покрова, а на заднем плане давно уже перестали проплывать редкие холмы. Местность стала больше напоминать степь.

— Всё, Малый Урал закончился. Скоро до самой Уфы степи откроются, простор…а там и до Самары недалеко. Если не будет много вынужденных стоянок, глядишь и меньше, чем за три дня доберёмся, — князь находился в благодушном настроении.

Я поделился с ним новостями о наших занятиях с Ольгой Евгеньевной. Он же, в свою очередь, попросил прочесть составленные им телеграфные сообщения по нашим наработкам, дабы ничего не упустить. Как и ожидалось, Вяземский был не только прекрасным аналитиком, он умел видеть не только главное, но и перспективу. В сообщениях были не только наши предложения, но и умело запускаемая интрига и игра на жадности некоторых