По заказу - Дик Фрэнсис

– Я готов отвезти Рози в лабораторию, – предложил Чарлз. – И после мы приедем в больницу.

– А я поеду с Сидом, – без колебаний заявила Дженни.

Я оставил «Ауди» в гараже, и мы поймали такси неподалеку от дома. Трудно подсчитать, сколько лет я не ездил вместе с Дженни в такси.

– Совсем как в былые времена, – заметил я.

– И я тоже об этом подумала. Чудной старый мир.

– Что ты имеешь в виду? – Смысл ее реплики остался мне неясен.

– Вот я здесь, рядом с тобой, еду к женщине, занявшей мое место, и от всей души желаю ей оправиться от ранения.

– Неужели? – переспросил я.

– Конечно. Она мне сразу понравилась. Тогда, в прошлое воскресенье. И вы подходите друг другу.

Я оглянулся, когда мы проехали мимо Биг-Бена, и рассеянно посмотрел на часы.

– Я хочу, чтобы ты был счастлив. Пойми меня правильно. Я знаю, мы в разводе, но это вовсе не означает, что ты мне безразличен. Просто я не могла с тобой жить. И… – Она осеклась.

– Да, – подбодрил ее я. – И что же?

Дженни не ответила. Я не настаивал на откровенном признании и был очень рад, что она едет со мной. Вот уж чего бы я не стал делать – допытываться у нее и устраивать сцены.

Мы добрались до подъездного круга к больнице Сент-Томас и ее центральному входу. Я собирался выйти из такси, когда Дженни крепко схватила меня за руку – настоящую, правую.

– Не уверена, удастся ли мне все точно выразить, – начала она. – И, очевидно, я желаю ей выздоровления вовсе не по этой причине, но… – Она помедлила. – Марина взяла на себя мою вину.

Я вновь опустился на сиденье и пристально поглядел на нее.

Моя дорогая Дженни. Девушка, которую я когда-то страстно любил и стремился ею обладать. Но думал, что прекрасно ее знаю.

– Ну как, будете расплачиваться? – окликнул меня уставший ждать шофер такси.

– Извините, – пробормотал я.

Дженни и я выбрались из машины, расплатились и вошли в подъезд больницы.

Доктор Осборн из отделения несчастных случаев говорил, что первые три часа станут критическими. Однако он сказал это более четырех часов назад, а Марина выжила после операции и курса терапии. С каждой прошедшей минутой шансы на ее спасение продолжали увеличиваться.

Когда мы попали в отделение интенсивной терапии, Дженни осталась ждать в коридоре, на том же месте, напротив лифтов. Я обратил внимание, что она позаимствовала у меня в квартире какую-то книгу. И с изумлением обнаружил, что это была автобиография главного тренера на стипль-чезах, для которого я регулярно ездил. Когда-то мы с Дженни спорили о его методах.

Я надел больничную униформу – синий халат и зеленый тюрбан – и направился в палату, встретив по пути полицейского охранника. Он опоздал на свой пост, задержавшись на несколько минут, и принялся расспрашивать обо мне медсестру.

– Да, – подтвердила она. – Вы можете впустить мистера Холли. Ведь он – жених мисс Меер. Проходите, приятель.

Марина выглядела точно так же, как полтора часа назад, когда я покинул ее.

Я сел у ее кровати и взял Марину за руку. Теперь беседа с ней показалась мне вполне естественной, и я начал негромко рассказывать.

Я сообщил ей массу всякой всячины. О том, что оставил машину на тротуаре и для ее проверки вызвали отряд минеров. О том, что Чарлз приехал в Лондон и явился сюда в больницу вместе с Дженни. О Рози, решившей провести всю ночь в лаборатории, и о том, что Чарлз будет ее там охранять. Но, конечно, умолчал об очередном послании и его зловещем содержании. Я был абсолютно убежден, что Марина меня не слышит, но все равно не желал ее расстраивать.

– Знаешь, – продолжил я, – Дженни считает, что ты взяла на себя ее вину. За то, что она меня бросила. Честно скажу, я был в шоке. Никогда не думал, что она способна почувствовать себя виноватой хоть на минуту. Но, по иронии судьбы, я тоже ощущал перед ней вину. Ей хотелось, чтобы я бросил верховую езду, а я не соглашался.

Я погладил Марину по руке и какое-то время сидел молча. При всей своей интенсивности отделение интенсивной терапии было тихим, почти бесшумным местом с неярким светом. Я слышал только гул вентиляционного насоса и легкое шипение исчезающего воздуха.

– Но больше я не чувствую себя виноватым, – сказал я.

– Виноватым в чем? – произнес мужской голос.

Я вскочил. Хирург, мистер Пандита, вошел в наш отсек палаты и остановился у меня за спиной.

– Боже мой! – воскликнул я. – Вы чуть не довели меня до сердечного приступа.

– Он случается в местах и похуже, – улыбнулся мистер Пандита. – Например, у одного моего друга сердечный приступ произошел на конференции хирургов-кардиологов. Когда он упал, к нему бросилась сотня врачей, надеясь предотвратить инсульт.

– Ему повезло. – Я кивком указал на Марину. – Как ее дела?

– Отлично, – ответил он. – По-моему, сейчас я могу назвать ее состояние тяжелым, но стабильным. Критический период миновал. Полагаю, что девушка выживет.

Я ощутил, как увлажнились мои глаза, кожа на переносице сделалась жесткой, а челюсти сжались. И заплакал слезами облегчения, слезами радости.

– Если завтра мы сумеем вывести ее из бессознательного состояния, то она полностью оправится от ранения. Но на ночь мы снова дадим ей снотворные и болеутоляющие препараты. Просто для безопасности.

– А когда она очнется утром? В какое время? – попытался уточнить я.

– Мы прекратим прием снотворных и болеутоляющих и перестанем держать ее под капельницей примерно в семь утра. Все люди разные, но, будучи человеком азартным, любящим делать ставки, – он опять улыбнулся, – я решил бы, что она придет в себя самое позднее к полудню.

– Я могу остаться здесь на ночь? – спросил я.

– Если вы желаете, мы вам охотно разрешим. – отозвался он. – Но никакой необходимости в этом нет. Повторяю, критический период позади и опасность миновала. За ночь ничего не изменится, а если, не дай бог, что-то случится, мы всегда можем вам позвонить. Так что вам лучше всего вернуться домой, хорошо выспаться и приехать сюда утром. Правда, боюсь, она будет себя неважно чувствовать. Обезболивающие обычно вызывают у пациентов слабость.

– Спасибо вам, доктор, – поблагодарил я.

– На самом деле я мистер.

– Что? – удивился я и пошутил: – Уличный врач?

– Не совсем, – поправил меня он. – Название появилось в ту пору, когда все хирурги были парикмахерами. Единственные люди, имевшие право пользоваться острыми лезвиями. Можете себе это вообразить? «Я быстренько побрею вас, сэр, и заодно вырежу вам аппендицит». Тогда врачи не любили открыто оперировать больных, и часто хирургическое вмешательство оказывалось роковым. К операциям прибегали как к последней надежде. Вот почему хирурги не считались врачами и их именовали мистерами. Это обращение прочно приклеилось к ним. Теперь вы вполне можете дорасти от мистера до доктора, но после вновь сделаться мистером.