По ту сторону Нила - Николь Фосселер
Шрифт:
Интервал:
Особенно запомнился мне один, черный и сухой, как обугленная ветка. Санитары подобрали его раненного и ухаживали за ним, а он при первой возможности выхватил у солдата штык. Тогда его привязали к носилкам. Но когда капеллан поднес ему воды, мальчик плюнул ему в лицо.
А потом, когда малыш смог наконец освободиться от пут, он тут же схватился за копье. К счастью, он не успел никого им проткнуть, потому что в последний момент один из наших людей сбил его с ног. Вечером мальчик умер, потому что потерял слишком много крови, но до последнего вздоха он бушевал от ярости. И эта ненависть потрясает меня еще больше, чем собственно убийство. Быть может, я всего лишь неблагодарная тварь или жалкий трус… но страшней этого ничего быть не может…»
Джереми вышел на галерею, которая, по большей части, лежала в тени и лишь по краям, у перил, была освещена яркими лучами предзакатного солнца. Оно падало во внутренний двор, болезненно контрастируя с тенью по его краям, играло рябью на поверхности Нила и мягко серебрилось в кронах деревьев. В казармы еще проникал шум большого города с другой стороны реки, и лицо Джереми расплылось в улыбке. Хорошо снова вернуться сюда, в Каср-эль-Нил, в Каир. Конечно, это не дома, но почти… Миновав галерею, Джереми свернул на лестничную площадку и быстро побежал по ступенькам наверх. Навстречу ему шли три офицера, примерно его лет, в черных с ярко-алой отделкой мундирах Колдстримской гвардии.
Колдстримцы – старый, заслуженный полк инфантерии, отличившийся при Тель-эль-Кебире и бывший в Александрии и Суакине с самого начала египетской кампании, – не поддерживали особых связей с Королевским Суссекским. Поэтому Джереми лишь коротко кивнул им и продолжил свой путь. Однако краем глаза он увидел, что офицеры остановились на середине лестницы, а потом до него донесся их разговор.
– Черт меня подери! – шепотом воскликнул неприятный кислый голос, показавшийся Джереми знакомым. – Это еще кто?
Джереми остановился. Он хотел было бежать дальше, но потом передумал и резко развернулся на каблуках.
– Глядите-ка, Фредди Хаймор!
Водянистые глаза на веснушчатом лице сузились:
– Лейтенан Хаймор, если позволите!
Джереми поджал губы и поставил ногу на следующую ступеньку.
– Откуда у тебя этот мундир? Как это они не упекли тебя в вооруженную отборными дубинками деревенскую гвардию?
Тонкие брови Хаймора поднялись.
– Каждый получает по заслугам, не так ли, Данверс? И я заслужил Колдстримский. Только что из Англии, через Александрию… – Хаймор глубоко вздохнул, выпятил грудь и самодовольно провел ладонью по кителю.
Джереми с шипением выдохнул сквозь стиснутые зубы.
– Должно быть, это дорого обошлось твоему старичку. – Он пренебрежительно оперся на согнутую в колене ногу.
Взгляд Хаймора скользнул по капитанским нашивкам Джереми.
– Кто бы мог подумать, что у тирана Норбери такие хорошие связи! – Он презрительно скривился. – Если бы я знал, что он так платит тем, кто ублажает его дочь, то занялся бы ею в свое время. Она как будто не возражала…
Глаза Джереми потемнели и угрожающе заблестели.
– Не перегибай палку, Хаймор, – прохрипел он, выпрямляясь. – Здесь, в казарме, люди падки на сплетни. А о тебе есть что рассказать…
Хаймор тяжело задышал и рванулся вперед, чтобы наброситься на Джереми. Товарищи с трудом удержали его на месте.
– Ты мне за это заплатишь, мерзкая крыса, – зашипел Фредди. – Вдвойне и втройне, ты понял?
На улице Джереми ослепило солнце, и он сощурил глаза. Губы его изогнулись в довольной улыбке.
Йорк, 29 июля 1884
Саймон, любимый, я должна немедленно написать тебе, иначе умру от радости. Я выдержала! Я окончила Бедфорд!
И даже с оценкой «очень хорошо».
Не знаю, как это у меня получилось. Письменные работы шли на удивление легко. Вероятно, я смогла бы и на «отлично», если бы не запуталась на устном экзамене по искусству и несколько ужасных – действительно ужасных! – минут не знала, что мне говорить. Слава богу, я быстро взяла себя в руки! В то утро я места себе не находила и чуть не умерла от страха. А сейчас я просто ужасно счастлива и горда собой.
Тем не менее… Мне грустно, что тебя нет рядом. Я так хочу показать тебе свое свидетельство! Большой привет от Грейс тебе и всем остальным! Она уже вовсю пакует вещи. Мне тоже следовало бы этим заняться, ведь мы отправляемся домой уже послезатра. Грейс, конечно, все выдержала на «отлично». Теперь подумывает, не сдать ли ей на магистра. Во всяком случае, это не повредит, считает она.
В последнее время я так сосредоточилась на экзаменах, что совершенно перестала задумываться о том, как мне жить дальше. Но теперь, когда страсти понемногу утихают, я все больше убеждаюсь в том, что должна сдать на бакалавра, как Грейс. По истории живописи и музыки я вполне потяну.
Есть еще одна отличная новость, Саймон! Мисс Сиджвик выхлопотала мне должность ассистентки. Мисс Мартино охотно взяла бы меня себе в помощницы. Меня, Саймон! Не знаю, как мне сказать об этом папе. Ведь я не смогу пойти против его воли даже после того, как в марте стану совершеннолетней. Я очень волнуюсь при мысли о том, что наконец увижу дом, где ты вырос, и места твоего детства. Ты только должен мне их показать. Но это мы устроим, правда? Сразу, как только ты вернешься.
Я считаю дни, когда снова смогу тебя увидеть. Однако момент нашей встречи иногда представляется мне таким далеким и неопределенным! Я больше так не могу.
А порой мне кажется, что какая-то малая частичка моего «я» отделилась от меня и осталась там, в Эстрехэме, в домике, вокруг которого бушует гроза… Это как в детской игре. Я выбираю день и убеждаю себя, что именно тогда увижу тебя снова. Рождество прошлого года. Пасха нынешнего. Мои экзамены в июле. А может, ближайшее Рождество? И, уж конечно, мой день рождения. Четырнадцатого марта, ты не забыл?
Береги себя, любимый, и скорее возвращайся ко мне. Я посылаю тебе тысячу поцелуев за каждый день, проведенный тобой вдали от меня, и столько же за каждую ночь.
Навсегда твоя
Ада.
Ассуан, 23 августа 1884
Дорогая Грейс, я пишу тебе в спешке, как и все остальные, решившие в последний момент набросать родным пару строчек. Мы выступаем. Точно, конечно, ничего не известно, но, без сомнения, в южном направлении, в Судан, в Хартум. Возможно, ты ничего обо мне больше не услышишь, пока мы не вернемся. Однако при первой же возможности я обязательно объявлюсь.
Джереми
Рукой в перчатке Грейс протерла запотевшее стекло. Снаружи проплывал декабрьский Суррей в синих, оттенка лаванды, и каменно-серых тонах. Пашни и луга лежали под толстым покрывалом снега, а деревья, которые как будто мерзли без листвы, надели на голые ветки пушистые меховые шапки. Вот показались первые дома Гилфорда, и в свинцовое небо потянулись вертикальные столбы дыма.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!