Сорочья усадьба - Рейчел Кинг

Родственники позволили мне оставить «зверинец» как есть, таким образом, дом получал еще одно преимущество для привлечения постояльцев, говорили они, но мне кажется, они понимали ценность коллекции, и им хотелось, чтобы она оставалась под их присмотром. Я не возражала. По крайней мере, в этой комнате сохранится живая память о дедушке.

Не успела я открыть дверь, как Чарли остановил меня, положив руку на круглую дверную ручку.

— Нашлось еще кое-что, — сказал он. — В стенах. Наши родственнички не знали, что со всем этим делать, и просто добавили к остальной коллекции. Дедушка оставил тебе все чучела, и мы решили, что все остальное тоже должно принадлежать тебе. Если, конечно, у тебя не будет по этому поводу других идей.

Я вошла в комнату и сразу обратила внимание, что здесь на несколько градусов холодней, чем в остальном доме. Конечно, неплохо для сохранности чучел, но это лишний раз говорило о разнице между старым домом и обновленным. Следующее, что поразило меня, — огромное количество птичьих чучел, громоздящихся на рабочем столе: их было здесь не меньше полусотни.

Не знаю, почему мне сначала показалось, что это сороки. Из-за множества черных и белых пятен, я думаю; может быть, сознание мое еще не вполне освободилось от сочиненной мной истории. Но скоро я поняла, что это за птицы. Их красные бородки побледнели и высохли, как цветочные лепестки; у всех были разные клювы — длинные и изогнутые у самок и более прямые, не столь эффектные у самцов. Красивые перышки на хвосте, черные с белыми кончиками, сохранили первоначальный вид. Птицы довольно крупные, но на столе они выглядели совсем беззащитно. Генри даже не позаботился о том, чтобы усадить их куда-нибудь, придать им живость и реалистичность. Он просто притащил этих птиц из дикой местности, как горсть камней, набил из них чучела со сложенными крыльями, пустыми глазницами и ножками, к которым были привязаны бирки с надписью аккуратным почерком Генри, вставленными в тело, как палки для удобства транспортировки. Они были похожи на кучу трупиков.

Одно чучело гуйи я взяла домой, то, которое так любила в детстве. То самое, что питало все наши неверные представления о Генри, заставляя нас думать, что он был не похож на людей своего времени, что он уважал птиц, находившихся в опасности исчезнуть с лица земли, а также право народа маори никому не позволять беспокоить их умерших. Остальная часть коллекции оставалась там, где была, но я понимала: мне не хочется оставлять в доме чучела этих птиц. Их надо отправить в музей, а сочиненную мной историю опубликовать. Возможно, даже будет сенсация, появится статья в местной газете о том, как они были найдены вместе с костями.

Свою гуйю я поместила на самую высокую полку в спальне; здесь она будет в безопасности от пьяных гостей Риты. Потом спустилась вниз к Роланду. Подождала, когда он закончит работу: он выкалывал череп на бицепсе какого-то дядьки с бритой головой.

— Ну и зачем ему череп? — спросила я, когда мужик ушел, зажав в руке обеззараживающий крем.

— Сказал, что это в память о товарищах, которых он потерял в автокатастрофах. Довольно грустно, надо сказать.

Я вспомнила про Сэма. Интересно, нашел ли он где-нибудь работу? Увижу ли я его еще когда-нибудь?

— А ты что принесла? — спросил Роланд.

Я протянула книжку, раскрыв на нужной странице.

— Можешь сделать что-нибудь в этом роде? Только чуть-чуть стилизовать?

Он стал внимательно разглядывать картинку.

— Конечно. Оставь на вечерок, поработаю. А завтра с утра приходи. У меня на утро никого нет.

На следующее утро я надела старинный сарафанчик пятидесятых годов в цветочек, что очень гармонировало с ярким весенним днем. В этом платье были прекрасно видны все мои татуировки. Я всегда выглядела чудно, когда так одевалась: противоречие между красивым, старомодным платьем и матросскими татуировками многих смущало. Потом завершила прикид, завив челку внутрь, подведя верхние веки, красной помадой накрасив губы и надев красные туфли на высоких каблуках. Громко стуча ими по лестнице, спустилась в ателье. Роланд сидел, освещенный солнцем, которое весь день будет светить в окна, пока не скроется за холмами. Когда я вошла, он потянулся всем длинным телом и вынул из кармана листок бумаги. Перед тем, как протянуть его мне, он еще раз прищурился на него сквозь маленькие круглые очки.

— Ну, как, сойдет?

Его рисунок идеально схватил именно то, что я и хотела выразить.

— Понадобится как минимум два сеанса. Сегодня начнем с контура, а потом запишешься на отделку и ретуширование.

Я сняла кофту и легла на обитый войлоком стол животом вниз, уткнувшись лицом в пахнущую лавандой подушку. Роланд выбрил на спине нужное место, повыше лопаток, смазал вазелином. Зашуршала бумага, это он расправлял у меня на спине рисунок, и я надеялась, что единственным моим ощущением будет что-то вроде поглаживания по спине. Я никак не могла привыкнуть к боли, хотя сделала уже десять наколок. Возможно, это будет последняя. Не могла себе представить, чего еще желать или где поместить очередную.

— Начинаем.

Я закрыла глаза и прижалась лицом к рукам, от которых вдруг пахнуло острым запахом внезапно выступившего пота. Сидя рядом со мной, Роланд уже окунал иголку в крохотный пузырек с черной тушью. Я слышала, как загудела татуировочная машинка, и стала ждать, когда она зажужжит, когда я почувствую первый обжигающий укол. И стала следить за дыханием, чтобы не вздрогнуть.

Роланд обычно работал молча, чтобы сосредоточиться, но мне больше нравилось, когда он разговаривал. Это отвлекало от боли, и я была рада, когда он заговорил:

— А знаешь, я хочу сказать тебе кое-что.

Делая вдох через нос, а выдох через рот, я ждала продолжения, пока боль не дошла до той точки, когда можно представить себе, что она превращается в легкое жжение и рассеивается.

Прибор выключился, он снова окунул иголку в тушь и вытер мне спину тряпкой.

— Я закрываю ателье. Переезжаю в Веллингтон.

Он продолжил работу, но я совсем забыла о правильном дыхании и вздрогнула, когда иголка вонзилась мне в спину.

— С чего это вдруг? — спросила я.

— Да с бизнесом здесь не очень-то. Место уже не то. Разве сама не заметила? Люди женятся, заводят детишек. Кафешки открываются, как грибы. Или как герпес, ты так не считаешь? Теперь тут не встретишь неудачников и двинутых.

— А что будет с этим домом?

— Извини, родная…

Он снова остановился и потрепал меня по плечу.

— …но тебе, вероятно, придется съехать.

Я молча кивнула, спрятав лицо в руки. Потом глубоко вздохнула.

— Что-нибудь не так? — спросил он.

— Все будет отлично, — ответила я.

Я думала про мою квартирку наверху, битком набитую бабочками-поденками. Нет худа без добра: сделаю отбор и повыбрасываю все лишнее. Упаковывать все и переезжать с такой прорвой немыслимо. А то, что Роланд сказал про порт, это правда. Плата за жилье страшно подскочила. Мне повезет, если я найду за старую цену комнату в доме, где живет полно народу.