Фашисты - Майкл Манн

дальше, при более неприятных обстоятельствах. Все это убежденные нацисты, люди, связавшие с нацистским движением свою жизнь. Ньюмен (Newman, 1970: 291–296) считает, что среди межвоенных фашистов в целом была непропорционально высока доля приграничных жителей. Для убежденных и активных нацистов это, несомненно, так и есть. Вопрос о том, почему нацизм привлекал в основном протестантов, мы отложим до следующей главы, где поговорим о симпатизировавших нацизму избирателях.

Нацисты из рабочего класса

Теперь перейдем к классам — навязчивой мании почти всех предшествующих исследователей нацизма. Благодаря их стараниям с данными по социальному составу нацистской партии дела обстоят великолепно. Эти данные я привожу в табл. 4.1–4.6 в Приложении[33]. Почти все они описывают нацистов до захвата власти. После этого, разумеется, множество людей, особенно из числа госслужащих, начали вступать в нацистскую партию из приспособленчества и карьеризма. Многие из них не разделяли идеологии нацизма: их называли «примазавшимися». К «примазавшимся» мы вернемся позже, когда настанет время поговорить об их соучастии в нацистском геноциде.

Начнем с людей физического труда, «синих воротничков». В различных местных, региональных и общенациональных выборках, приведенных в табл. 4.1, мы встречаем от 28 до 52 % рабочих — членов нацистской партии. Меньше всего рабочих в самой ранней выборке: она была получена только в одном городе со слабо развитой промышленностью, Мюнхене. В других выборках за ранний период также низка доля рабочих, но высока доля мелкой буржуазии — в соответствии с традиционным стереотипом (Douglas, 1977; Madden, 1982; Grill, 1983: 81–88). Эти данные относятся ко времени, когда партия была невелика и не влияла на жизнь в Германии или в мире. По мере того как НСДАП росла, расширялась база ее поддержки, и число рабочих увеличивалось. В оставшихся выборках в таблице мы видим от 31 до 52 % рабочих. С этого момента и впредь рабочие будут составлять от трети до половины всех нацистов.

Из этого можно сделать два разных вывода. Можно подчеркнуть, что многие нацисты были рабочими и, по-видимому, имели в партии какое-то влияние — или же, наоборот, то, что доля рабочих в партии по сравнению с общей долей в населении была незначительной (если не брать в расчет членов парамилитарных формирований). В 1933 г. рабочие составляли 55 % работающего населения Германии, хотя в большинстве регионов и городов, перечисленных в таблице, доля их не доходила до 50 %. Как правило, доля рабочих в этих выборках составляет от 0,75 до 0,9, то есть остается немного заниженной (см. Brustein, 1996: гл. 4). Самые высокие показатели приводит Мюльбергер, основываясь на местных архивах нацистской партии; более низкие показатели дает общая статистика НСДАП. Мюльбергер полагает, что в этом отражается высокая текучка рабочих в партии: некоторые вступали в местные отделения и выходили из них так быстро, что центральный аппарат не успевал их зафиксировать. Еще большей проблемой была текучка для Коммунистической партии, в основном состоявшей из пролетариев.

Какими были рабочие-нацисты? Квалифицированных рабочих было чуть больше, чем неквалифицированных (Rosenhaft, 1987; Mühlberger, 1991; Fischer, 1995: 115; Brustein, 1996: рис. 4.4). Это неудивительно: квалифицированные рабочие, имеющие больше социальных и организационных навыков, чаще вступали в любые добровольные объединения. Сельскохозяйственные рабочие шли в нацисты редко: на 8 % в населении приходится менее 4 % нацистов в выборках, приведенных у меня в Приложении, и 5 % у Бруштейна (Brustein, 1996: рис. 3.1). Впрочем, социалистов или коммунистов в деревне тоже было немного. По большей части сельскохозяйственные рабочие жили и работали вместе со своими нанимателями (в отличие от батраков южной Европы), и независимости для принятия радикальных политических решений им недоставало. И здесь, возможно, проблема была не в чуждой идеологии, а в недостатке организационных навыков. Как и неквалифицированные рабочие, батраки могли симпатизировать идеям нацистов, не присоединяясь к партии.

В других областях нацистов-рабочих было больше. Если исключить сельское хозяйство, доля рабочих в партии поднимается до 0,9 от доли в населении — почти равенство. После захвата власти в стране доля рабочих в Гитлерюгенде оказалась даже больше, чем их доля в населении в целом (Mühlberger, 1987: 110–111; Stachura, 1975: 58–62). В небольших и средних городах нацисты действовали успешнее, чем в мегаполисах. Во многих мелких городках сравнительная доля рабочих в партии превышала 1,0, а в некоторых крупных городах никогда не поднималась выше 0,5. За пределами больших городов рабочими были от 40 до 55 % членов партии, в больших городах — только от 30 до 40 %.

В большинстве исследований мы читаем, что хуже всего обстояли дела у нацистов на крупных предприятиях тяжелой индустрии, уже взятых под контроль Социалистической партией и профсоюзами. Гораздо больше повезло им с общественным сектором: транспортом, почтой, коммунальными службами, особенно после того, как на работу туда начали принимать в первую очередь ветеранов войны (многие из которых были нацистами). Большинство ученых полагает также, что преуспевали нацисты на небольших предприятиях и в сфере услуг (особенно хорошо представлены строительство и гостиничный бизнес), поскольку небольшое социальное расстояние между хозяином и работниками в этих видах бизнеса способствует распространению правых взглядов (Kratzenberg, 1989: 175-95; Mason, 1995). В выборке Абеля рабочие относятся в основном к государственному сектору, кустарным производствам и ремесленничеству. На крупных фабриках работают немногие — и они часто пишут о том, что подвергаются осуждению и преследованиям со стороны коллег-марксистов. Бруш-тейн предоставляет подробные данные по секторам промышленности (Brustein, 1996: рис. 4.2 и 4.3). Сравнительные доли здесь мало отличаются: 1,3 нациста в сфере услуг, 1,2 в кустарных производствах, 1,1 в «смешанных производствах». В крупной промышленности доля рабочих меньше — 0,9. Лишь в сельском хозяйстве она опускается до 0,7.

Больше различий Бруштейн находит в отраслях промышленности внутри секторов. В сельском хозяйстве результаты однозначны: в животноводстве нацистов больше, чем в земледелии (с учетом искажающего вероисповедного фактора). Это Бруштейн считает рациональной реакцией на нацистскую экономическую политику — протекционизм, поддержку неделимого наследования и протесты против субсидий для восточных земледельцев. Модель рационального экономического действия Бруштейна, которую он применяет также к итальянским фашистам (см. выше, главу 3) и к бельгийскому Рексистскому движению, лучше всего работает именно для крестьян. Они покупают и продают на рынке без посредников, и экономическая политика государства прямо, непосредственно отражается на их благосостоянии. Однако для подавляющего большинства, работающего в промышленности или в сфере услуг, связь политической экономики с их собственными экономическими интересами куда более туманна. Перераспределение, свободный рынок, протекционизм — как решить, что выгоднее? Каждое политическое движение без тени сомнения уверяет, что его рецепты принесут процветание. И ход политической игры во многом зависит от того, какие проекты покажутся более привлекательными людям, чье социальное положение не дает им ясно понять свои собственные рациональные