Школьные годы - Георгий Полонский

Но хозяйки из Людмилы Николаевны не получилось. Раз в неделю она стала приглашать в дом работницу. Та оказалась женщиной нерадивой, и обе они за два года чистую и уютную квартирку превратили в запущенное, неприветливое жилье.

Федор Тимофеевич Листков стал обедать в столовой, Стеша — в школе, сама же Людмила Николаевна пол не подметен, вещи разбросаны. Кое-как перебивалась холодными закусками.

В этот вечер Стеша пришла из школы и застала мачеху расстроенной. Людмила Николаевна сидела в ободранном кресле в пестром халатике, с высокой, замысловатой прической, над которой часами каждое утро мудрила у зеркала. Стол был завален немытой посудой.

— Вот видишь, Стэва (она всегда называла ее на иностранный манер), в каком хаосе жить приходится. Опять не явилась Марья! — жалобно сказала Людмила Николаевна и в недоумении развела полными белыми руками. — Ужас, как трудно жить в этой глуши!

С утра она сидела в кресле, поджидая Марью и отчаиваясь. Мысль о том, что можно вымыть посуду самой, прибрать и подмести в доме, у нее даже не появлялась.

Стеша брезгливо оглядела комнату и, несмотря на протесты мачехи, на скорую руку прибрала и второпях приготовила ужин. За два года она привыкла к жалобам мачехи на тяжкую жизнь в деревенской глуши, к ее неумению и нежеланию взяться за хозяйство. Стеша уже не сердилась на мачеху. Она понимала, что эти недостатки — результат прежнего плохого воспитания.

Людмила Николаевна родилась в богатой семье офицера царской армии. Мать умерла, когда девочке не было года. Отец вскоре женился на молодой и легкомысленной девушке. Воспитание ребенка мачеха всецело доверила старой няне.

В 1919 году отец Людмилы Николаевны умер. Мачеха бежала в Америку. Преданная няня осталась одна с трехлетним ребенком на руках. Она переселилась в маленький домик на окраине города, стала зарабатывать на жизнь стиркой, глажением, шитьем и растить девочку в любви и неге. Старушка, всю жизнь прожившая в услужении у господ, так и не поняла того нового, что принесла революция. Она воспитывала Людмилу Николаевну барышней, не приучая к труду, выполняя все ее прихоти. Она ухаживала за девочкой так, как прежде ухаживала за ее матерью.

В семнадцать лет, окончив школу, Людмила Николаевна почему-то решила, что отец непременно должен был зарыть свои драгоценности в саду усадьбы. Убедила она в этом и няню.

Дом, где выросла Людмила Николаевна, был теперь штабом Красной Армии. Для того чтобы проникнуть в сад, няня поступила уборщицей в штаб, а Людмила Николаевна — делопроизводителем. Будто бы с целью развести цветы и посадить фруктовые деревья они перекопали весь сад, но никаких драгоценностей не обнаружили.

Вскоре няня умерла. Людмила Николаевна вышла замуж за пожилого бухгалтера, который души в ней не чаял, и уехала с ним в Сибирь. Здесь, томясь от безделья, она и прожила около двадцати лет.

Вспоминая свое детство, Людмила Николаевна искренне желала заменить Стеше мать. Но матери из нее не получилось. И она по-прежнему не находила своего призвания в жизни, о чем-то тосковала, чего-то ждала, была всем недовольна и раздражительна…

Листковы сели ужинать, как всегда, после долгих сборов. Федор Тимофеевич, в полосатых брюках и голубой майке, давно уже перечитывал газету, поджидая ужин. Последний год он чувствовал себя плохо, с работы приходил усталый, и Стеша не раз с тревогой посматривала на его бледное лицо с отеками под глазами.

Федор Тимофеевич отложил газету и принялся было за яичницу, но у него не оказалось вилки.

— Дай, Стешенька, вилку, — сказал он, бросив недовольный взгляд на жену.

Федор Тимофеевич был отличным хозяином, редким семьянином и домоседом. Он любил уют и чистоту — бесхозяйственность жены огорчала его и раздражала.

Стеша встала и, окинув взглядом стол, заметила, что на блюдцах нет ложек. Она принесла вилку и ложки.

В это время в сенях стукнула незапертая дверь, и кто-то негромко постучал.

— Войдите! — сказала Людмила Николаевна, и все насторожились.

Дверь отворилась. Сквозной ветер тепло дохнул в лица сидящих и высоко поднял тюлевую штору на раскрытом окне.

Вошел Саша и остановился у двери. Он снял кепку и немного смущенно сказал:

— Доброго аппетита!

В глазах Стеши засветилась радость, но она взглянула на Людмилу Николаевну и, поймав ее недовольный взгляд, растерялась и покраснела.

— С нами ужинать, Сашок, — не замечая недовольства жены, пригласил Федор Тимофеевич. — Дай, Стешенька, стул.

Людмила Николаевна подчеркнуто молчала. Стеша принесла стул из своей комнаты, еще раз взглянула на Людмилу Николаевну и чуть слышно сказала:

— Проходи, Саша.

— Я ужинал, — поглядывая на Людмилу Николаевну и начиная нервничать, сказал Саша. — Мне поговорить нужно с тобой, Стеша. Ты ешь, я подожду. — И он сел на ящик возле двери.

— Как Прасковья Семеновна? — спросил Федор Тимофеевич, захватывая вилкой блин и с помощью ножа складывая его. — Орденов не прибавилось?

— Все один и тот же, — улыбнулся Саша, блеснув белыми зубами. — В Москву на совещание животноводов собирается.

— Герой-женщина! — будто сам себе, сказал Федор Тимофеевич. — По области первая доярка и хозяйка образцовая! — Он подавил вздох, и всем стало ясно, что он невольно сравнил Прасковью Семеновну с женой.

Людмила Николаевна пожала плечами. Жест этот говорил о ее явном пренебрежении к «дояркам» и «хозяйкам».

Стеша не могла есть. Присутствие Саши и явно недоброжелательное отношение к нему мачехи сковывали ее.

— Спасибо, — сказала она Людмиле Николаевне, вышла из-за стола и позвала Сашу в свою комнату.

Комната Стеши была такая маленькая, что в ней помещались только складная кровать, самодельный столик и стул.

Саша сел на стул, а Стеша — на кровать.

С девяти лет Саша знал этот детский, покрытый газетой письменный стол со стопками книг, с чернильницами под крыльями медного орла, с большой семейной фотографией. Неузнаваемый Федор Тимофеевич, моложавый, густоволосый, весело смотрел с карточки. Рядом с ним стояла мать Стеши — крупная женщина, совсем еще молодая, в короткой юбке, в блузе с напуском. На высоком стульчике перед родителями сидела годовалая Стеша, беленькая, толстенькая, лупоглазенькая.

Прежде Саша частенько смеялся над этой Стешиной фотографией, да и теперь она всегда вызывала у него улыбку.

— А ведь ты очень походишь на мать, — сказал Саша, сравнивая сидевшую против него девушку с фотографией ее матери. — Я только сейчас заметил это.

— Все говорят, — сказала Стеша, и грустная улыбка промелькнула на ее губах.

— Я тоже, говорят, похож на отца, — задумчиво сказал Саша, чтобы успокоить Стешу: не одна она сирота.

Они помолчали.

Раньше Саше всегда было хорошо у Листковых. В детстве он бывал здесь почти ежедневно. Теперь приходил реже. Он не знал, как сейчас держаться ему