Влиятельные семьи Англии. Как наживали состояния Коэны, Ротшильды, Голдсмиды, Монтефиоре, Сэмюэлы и Сассуны - Хаим Бермант

Второй брат, Фрэнк, на семь лет младше Леонарда Лайонела, проявил себя не так активно. Ему было тридцать шесть, когда семейный банк ликвидировали, и большую часть оставшейся долгой жизни (он умер в 1955 году в возрасте девяноста лет) он ничем особенным не занимался, зато делал это с размахом. Он был завсегдатаем разных клубов, и самым любимым его клубом был, пожалуй, Сент-Стивен, что против здания парламента. Он жил в Бейсуотере и каждый божий день проходил через четыре королевских парка – Кенсингтон-Гарденс, Гайд-парк, Грин-парк и Сент-Джеймс – по дороге в клуб. Потом был обед и политические сплетни и, скорее всего, сон в глубоком кожаном кресле, потом поездка в кебе домой на чай. Опаздывать домой было никак нельзя, ведь обязательно нужно было успеть переодеться то для благотворительного приема, то для семейного празднества или хотя бы для ужина с ближайшими родными. А по пятничным вечерам они с женой по очереди с другими братьями принимали у себя весь клан.

Фрэнк женился в 1896 году на Берте, дочери Саймона Уэйли, и у них родилось двое сыновей и три дочери. Один из сыновей во время учебы в Кембридже подружился с Ч.П. Сноу. Их дружба продлилась всю жизнь и послужила вдохновением для одного из романов Сноу – «Совесть богачей», где прототипом главного героя выступает Фрэнк Коэн. Фрэнк отличался несколько холерическим темпераментом, даже желчным, и его главной заботой были старания устроить жизнь его детей за них. Тут он потерпел полный крах – что, однако, не помешало делать все новые попытки.

Одна из его первых неудач случилась, когда его дочь Бетти объявила, что хочет выйти замуж за молодого человека по имени Альберт Полак. Полак? Что за Полак? Фамилия была еврейская и звучала знакомо, но входит ли он в Родню? Нет, он сын преподобного Полака, священнослужителя, директора Еврейского дома в Клифтон-колледже.

Молодой Полак, невысокий, субтильный и большеголовый, недавно окончивший Кембридж и поступивший на должность младшего учителя в Тонтонской школе, предстал перед ним.

Фрэнк осмотрел его с головы до ног, потом с ног до головы.

– В состоянии ли вы, – таковы были его точные слова, – в состоянии ли вы обеспечить моей дочери то содержание, к которому она привыкла?

Полак ответил, что, пожалуй, нет.

– Сколько вы зарабатываете?

– Триста фунтов.

– В год?

– В год.

Конец собеседования.

Но Бетти упорствовала, мать сочувствовала ей, и в конце концов, после того как Полак получил обещание, что сменит отца в качестве заведующего интернатом в Клифтоне, его без дальнейших оговорок приняли в семью. Брак был заключен в Центральной синагоге на Грейт-Портленд-стрит в присутствии Господа Бога, главного раввина и собравшейся Родни и оказался чрезвычайно счастливым.

Полак был исключением, так как евреи его класса редко оказывались за столом у Коэнов. Ч.П. Сноу, человек скромного происхождения, часто обедал у Фрэнка, но Сноу был гой. «Если б я был евреем, – сказал он, – мне не позволили бы и ногой ступить в их дом. Никто никогда не видел у Коэнов еврея одного со мной класса».

Полак познакомился с Бетти через ее братьев, которые жили в клифтонском интернате. Их тетя миссис Роберт Уэйли-Коэн часто снимала плавучий дом в Хенли на время регаты и приглашала погостить всех юных кузенов и кузин с друзьями. Это была ежегодная брачная ярмарка. Они мало интересовались гонками яхт, но зато много интересовались друг другом. Именно в Хенли Джон Сибэг-Монтефиоре, член страхового объединения Ллойда, познакомился со своей будущей женой, и именно там Полак впервые встретил свою.

«Весьма безответственно приглашать людей такого сорта», – заметил Фрэнк.

Но хотя он не смог помешать дочери выйти за нищего, все же он мог позаботиться о том, чтобы ее деньги были надежно припрятаны, и составил настолько запутанный брачный контракт, что разобраться в нем сумел бы только самый блестящий юрист. В нем указывалась крупная сумма денег, но вся она была рассована по разнообразным доверительным фондам, и капитал переходил от дочери к ее детям, а от детей к внукам до n-ного поколения.

В «Совести богачей» дочь жалуется на контракт, составленный «исходя из того, что я слабоумна, а Фрэнсис – мошенник. Фрэнсис пальцем не притронется и к пенни. Контракт не дает ему никаких шансов. После моей смерти деньги сразу же перейдут к детям… Все брачные контракты в нашей семье составляются по тому же образцу. Никто, кроме Марча, не коснется денег Марча».

Фрэнк Коэн учился в Хэрроу, где в его дни был еврейский интернат. Ко времени его женитьбы интернат уже закрылся, и потому он послал своих мальчиков учиться к Полаку в Клифтон, в Еврейский дом. Нельзя было сказать, что у Полака учеников-евреев особенно донимали иудаизмом. В основном вся разница заключалась в том, что они посещали синагогу в то время, когда остальные посещали часовню, но мальчикам вовсе не нравилось, что их держат отдельно.

Их мучило то, что это отличало их от других, выделяло как евреев, хотя они мечтали быть просто мальчишками, такими же, как все. Их чувства через много лет после Клифтона выразил Чарльз Марч, герой «Совести богачей»: «Мне не нравилось быть евреем. С детства мне не давали забыть, что окружающие видят меня по-другому. На меня вешают ярлык, которого я не могу принять… Я знаю, что иногда произвожу впечатление чужака, я знаю это очень хорошо. Но все равно окружающие гораздо чаще заставляли меня чувствовать себя чужаком, чем я сам. Это не их вина. Это просто факт. Но он влезает тебе в душу и не дает покоя. Порой он мучит тебя, особенно в юности. Я поехал в Кембридж, с тоской мечтая завести такую близкую дружбу, которая дала бы мне забыть об этом. Мне мучительно хотелось такого личного успеха, когда бы меня любили точно таким, каким я себя представлял. Мне казалось, что если меня не могут любить таким, каков я есть, то ничего уже не остается – с таким же успехом я мог бы вернуться прямо в гетто».

Религия, которой придерживались в семье Коэн, на девять частей состояла из преклонения перед предками и на одну часть из поклонения Яхве. Ты занимался делами еврейской общины, потому что так делали твои родители, не ел свинины, потому что не ели родители, числился прихожанином синагоги, хотя не ступал в нее и ногой, потому что ее основал твой отец или дед. Вдобавок в тогдашней Англии ты обязательно должен был иметь вероисповедание и, если хотел уважать сам себя, не мог быть христианином. И ты отмечал Шаббат как семейные посиделки. Таким образом дети несли на себе бремя иудаизма, не получая от него никакого утешения, и, взрослея, поворачивались к нему спиной, может быть, неизбежно. Сын и дочь Фрэнка связали жизнь с иноверцами, и никто из его внуков, кроме Полаков, не остался верен его религии.

Коэны уже не являются финансовым кланом, потому что больше не занимаются банковским делом, и те таланты, которые прежние поколения семьи проявляли в коммерции, теперь с не меньшим успехом проявляются в разных профессиях и на государственной службе. Ричард Коэн, прототип Чарльза Марча, стал врачом и постоянным заместителем министра здравоохранения. Его кузина Рут Коэн, некоторое время занимавшая ответственный пост на госслужбе в качестве экономиста по сельскому хозяйству, стала директором Ньюнем-колледжа в Кембридже. Ее сестра Кэтрин вышла замуж за преподобного Артура Хантома, англиканского священника, бывшего директора школы в Рагби. Ее братом был покойный сэр Эндрю Коэн, министр по вопросам развития заморских территорий в момент смерти в 1968 году, но лучше всего его помнят как администратора по делам колоний, обладавшего практически легендарным талантом.