Ковыль (сборник) - Иван Комлев

– Дивная моя жёнушка, – Иван обнял её за плечи, – от денег отказывается. Второй такой на всём свете нет.

– А, иди ты, – сказала она, убирая его руку, и добавила, засмеявшись: – В баню!

Сердиться она совсем не умела. Иван привлёк её снова, подул за ухо, выгнал завиток на щёку.

– Для всех солнышко зашло, а моё незакатное всегда со мной!

Кузьма добрался кое-как лишь до предбанника, упал на верстак и захрапел.

Ребятишки стали моститься в хате на полу, умаялись за день.

– Давайте-ка умывайтесь сперва, – распорядилась Дарья, – и в постель.

Егор Кузьмич, дымя самокруткой, опрастывал тарелки, кидал остатки пищи в бадью – кабанчика нет теперь на эти отходы, хоть и плохой был едок…

Дарья вымыла посуду, вытерла полотенцем руки, вышла во двор. Все разошлись. Тогда она прошла за калитку и – в соседний участок. Постучала в раму. Ни звука в ответ. На дверях замок, но Дарья знает, что в избу к Кирилловне можно зайти не только с крыльца.

– Саша, – постучала снова, – ступай к жене!

Повернулась и ушла.

Любовники, утомлённые ласками, уснули в обнимку, не желая прервать недолгое своё счастье даже во сне. Стук в раму, как гром. «На этот раз тревога не ложная». Александр пробудился, но продолжал лежать. Закатное небо ещё отражало свет, но в комнате в глухих углах посерело, и предметы стали утрачивать резкость очертаний.

– Слышал? Ступай, – сказала Таня. Голос ровен, сух и непреклонен. – Вставай! – и чуть мягче: – Подай мне комбинашку.

Он подчинился. Подал требуемую вещь и только теперь обратил внимание, что предмет этот – точь-в-точь как у жены. Лукерья, демонстрируя обновку ему перед отъездом сюда, рассказывала, как два часа билась в очереди за импортным гарнитуром. Умеют там делать всякие штучки, ничего не скажешь. Так искусно прячут женское тело, что оно ещё сильнее соблазняет, чем обнажённое. Но как это получилось, что проехал он тысячи километров и – пожалуйста, тот же перед ним наряд? Уж не Лушкин ли подарок? Но с какой стати? А кто их, этих баб, разберёт?

– Что так смотришь?

– Откуда это у тебя?

Она усмехнулась:

– От одного солидного мужчины. – Увидела, что он нахмурился, пояснила: – Из кошелька, премия. Егор Кузьмич подарил, – у Александра рот приоткрылся от удивления. Таня засмеялась: – Денег дал твоей матери, чтобы она мне что-нибудь купила. Вместе мы с ней ходили выбирали. А что?

– Ничего, – он оделся и смотрел, как она у зеркала гребнем расчёсывала свои длинные волосы.

– Приревновал? Эх вы, мужики!

– Зря мы собрались, – сказал Александр.

– Почему?

– Потому, – он обнял её сзади, повернул к себе. – Снимай всё к чертям – я остаюсь!

– Нет, хватит! – она напряглась, упёрлась локтями ему в грудь, поджала губы. – Отпусти, Саша.

– Ну, хорошо, – отпустил он, – я сейчас пойду и скажу жене, что с ней – всё кончено!

– Пойдём, – она вывела его тем же путём, через кладовку и сарай, притворила дверь сарая, железным крючком через специальную дырочку закрыла изнутри задвижкой. – Ты не дури, ладно?

И, поднявшись на цыпочки быстрым движением, поцеловала его в сердито сжатые губы.

– Что значит: не дури?

– Ты член партии?

Александр присвистнул от удивления:

– Это ещё что такое?

– У нас бабы, когда им мужики изменять начинают, к начальству и в партком идут. И там женихам быстро мозги вправляют. У вас-то ещё строже, наверное, с должности снять могут.

– Н-да-а, – только и мог вымолвить Александр. Лукерья, конечно, пойдёт, ни перед чем не остановится… – Я тебе обещаю…

– Не надо, я же сказала, обещаний, – перебила Татьяна. – Мы, бабы, глупые, знаем, что нас обманывают, а всё равно верим.

– Да не вру я!

– Не кричи так громко. Сейчас не обманываешь, а потом будет, как я говорю. Лучше – не надо, чтобы не надеяться. Чтобы не так больно было! И тебе – не так стыдно. И не спорь, ради бога! – она подняла руку и провела ладонью по его щеке. – Пошли, я тебя провожу до угла.

Когда Александр поднялся в номер, Лукерья сидела на подоконнике, поставив ноги на стул, курила. Курила вопреки запрету мужа. Пепельниц в гостинице не предусматривалось, измятые окурки и пепел лежали кучкой на клочке газеты «Правда». Жирное слово било в глаза. Посреди стола стояла нераспечатанная бутылка с коньяком. Он сел на свободный стул, поморщился: даже форточку не открыла!

– Ты где был? – она раздавила окурок о стол.

Он ждал этого вопроса, но до самой последней минуты не знал, что будет говорить, и если всё-таки выложит правду-матку, то как?

– А-а! На свежину потянуло, – на Лукерью словно озарение снизошло, – вы с Танькой под замком хорохорились!

Первой реакцией на такой выпад было – возмутиться и отречься, но жена упредила:

– Я сразу поняла, что ты с этой шлюхой спутался!

– Сама ты шлюха! – он вскочил. – Ты скажи, кто у тебя первый был? Вспомни – кто? Я-то, я до сих пор не знаю, своего сына кормлю или дядиного?

Лицо Лукерьи покрылось красными пятнами. Она сказала едва слышно:

– Ты… Как не стыдно? Я тебе на шею не вешалась. Ты у ног не ползал разве и не говорил, что ни разу не попрекнёшь? Я тебе не прощу… – И в крик: – Ты! Ещё будешь ползать! А сучку эту…

– Прекрати, вербованная! – он со сжатыми кулаками и с таким свирепым видом шагнул к ней, что она поперхнулась. – Если ещё услышу хоть одно грязное слово – всё расшибу! Запомни: у неё на меня больше прав – я у неё первый!

Лукерья, затевая скандал, всё же надеялась, что её подозрения муж хоть как-то опровергнет, когда же этого не случилось, она сломилась, упала лицом в подушку, глухие рыдания сотрясали её тело. Короткое, по моде, платье поднялось, и взгляду Александра открылись ноги, о которых говорили когда-то во всех ресторанах и пивных на побережье.

Светлана с Анатолием остановились на эти дни у подруги Светланы, бывшей её однокурсницы, которая с мужем, дочкой и матерью жила в огромном деревянном доме – в нём без утеснения можно было разместить ещё одну семью. Держа мужа под руку, Светлана шла на ночёвку широким решительным шагом.

– Ну что? Ну что? – допрашивал её Анатолий. – Сколько ещё будем тут сидеть? Ведь мне на работу надо. Я только на два дежурства подменился.

– Надо – так езжай! Утренней электричкой, а то хоть сегодня, последней. По холодку!

– Нет, ну я не знаю. Ну, завтра ещё день – и всё.

– Чего ты от меня хочешь, зануда? Я деньгами не распоряжаюсь. Видишь, сколько тут дармоедов? Поезжай. Они всё пропьют, прогуляют. Надо закрывать этот кабак!

– Ну, я об этом и толкую. Закрыть надо лавочку, этих – разогнать.