Земные радости - Филиппа Грегори

Все еще молча Элизабет достала три миски и доску для резки хлеба. Склонив голову, она разрезала домашний хлеб на три равные части, взяла ложку с длинной ручкой, положила в каждую миску мясо и бульон и поставила миски на стол.

— За эти дни мне довелось стать свидетелем таких дел, которые герцог никому бы не доверил, кроме меня, — с огромным чувством произнес Джон. — И я буду хранить эту тайну. Я видел события, из-за которых впал бы в тяжелое и мрачное замешательство, если бы герцог был человеком меньшего калибра. Его светлость доверяет мне. Никому не доверяет, только мне. И если он отсылает меня обратно в сад, когда я уже не нужен, то что здесь такого? Это часть нашего взаимопонимания. Я нахожусь рядом с Бекингемом, когда ему требуется доверенное лицо, а когда он в тихой гавани, любой другой может служить ему.

Элизабет положила на стол три ножа и три ложки, подтащила к столу свой маленький стул и склонила голову. Потом подождала Джона. Тот тяжело сел, не умывшись, не прочитав молитву, и стал угрюмо мешать похлебку.

— Ты думаешь, что герцог виновен, — вдруг заявил Традескант.

— Муж, я ничего не думаю. — Элизабет подняла лицо, на котором была написана только прозрачная безмятежность. — Когда-то я умоляла тебя уехать отсюда. Ты отказался, и я принесла свою печаль Господу в молитвах своих. Предоставила Ему судить. Я ничего не думаю.

Но Джон горел желанием поссориться. Или исповедаться.

— Это ложь. По твоему мнению, я был свидетелем ужасного преступления, самого страшного преступления в мире, которое могло бы уничтожить герцога. Ты решила, что он заставил меня полюбить себя, что я поддался его обаянию, оказался в ловушке любви и что теперь сам себя изобличаю!

Покачав головой, Элизабет зачерпнула бульон ложкой. Традескант оттолкнул миску, не в силах есть от гнева и темной совести.

— Ты думаешь, что я помогал в убийстве, — прошипел он. — В вероломном убийстве. И что теперь совесть мучает меня и я сам не свой от тревоги. Ты думаешь, что вина написана у меня на лице, что я вернулся к тебе с запятнанной душой. После всего, что я сделал для герцога, я стал слепым и глухим к его поступкам. Он же не оставил меня рядом, он запрыгнул мне на плечи и взбирается все выше и выше. Сегодня он спит вместе с новым королем, а меня отослал восвояси, даже не поблагодарив.

Элизабет закрыла глаза руками, защищаясь от боли мужа, не в силах разобраться в этой путанице смертных грехов, на которые он намекал: убийство, измена и запретная страсть.

— Прекрати! Прекрати!

— Как я могу прекратить? — взвыл Джон, терзаемый ужасом за свою смертную душу. — Как я могу идти вперед? Как я могу отступить назад? Что мне делать?

Наступило ошеломленное молчание. Элизабет отняла руки от лица и прошептала, глядя на мужа:

— Оставь его.

— Не могу.

Она встала из-за стола и пошла к очагу. Джон смотрел, как она идет, словно у нее был ключ к решению проблемы и она могла посоветовать, как им вырваться из этих греховных оков. Но когда Элизабет повернулась к мужу, ее лицо было каменным.

— Что ты думаешь? — спросил он.

— Думаю, что дала тебе не ту ложку, — произнесла она с внезапной четкостью.

Элизабет сняла фартук, повесила его на крючок и направилась к двери.

— Что ты имеешь в виду? — прокричал Джон ей в спину.

— Тебе нужна вон та.

Он затих, когда понял, что она имеет в виду: Элизабет указала на ложку, которой пользовалась во время готовки, — на длинную ложку.[24]

Слух о том, что король Яков умер, а его сына будут короновать как короля Карла Первого, достиг Чорли на следующий день. Элизабет как раз продавала на рынке травы со своего маленького лотка. Соседка задала ей вопрос, вернулся ли ее муж и привез ли из Лондона какие-нибудь новости о происходящем.

— Вчера вечером он был очень усталым, — посетовала Элизабет со свойственной ей смесью благоразумного умалчивания и честности. — Едва ли обронил хоть одно разумное слово. Сегодня утром я оставила его хорошенько выспаться. Наверное, когда он проснется, то поделится со мной лондонскими новостями, но к тому времени это будут уже не новости.

— Настала пора перемен, — решительно заявила соседка. — Я поддерживаю нового короля. Боже, храни короля Карла и спаси нас от этих проклятых испанцев! И храни, Господи, Бекингема! Уж герцог точно знает, что нужно делать.

— Боже, храни их обоих, — согласилась Элизабет. — И направь на путь истинный.

— А король присмотрел невесту во Франции, — сообщила соседка. — И что ему не жениться на хорошей английской девушке, воспитанной в нашей религии? Почему обязательно на католической принцессе?

Элизабет пожала плечами.

— Странные дела творятся в мире. Ведь уже вся страна у их ног, а им мало…

Она замолчала, и соседка замерла в надежде все-таки услышать пикантную сплетню.

— Суета, — добавила Элизабет к разочарованию соседки. — Суета сует. — Она оглядела тихий рынок. — Пойду-ка я домой. Может, муж уже проснулся.

Уложив маленькие горшочки с травами в корзинку, она попрощалась с соседкой и по грязной улице побрела к своему жилищу.

Джон сидел за кухонным столом, перед ним — кружка с элем и нетронутый ломоть хлеба. Когда Элизабет вошла и повесила накидку на крючок за дверью, он вздрогнул и быстро произнес:

— Прости меня, Элизабет. Вчера я был уставший и сердитый. Был обеспокоен тем, что видел и слышал.

Она подождала, не скажет ли он еще что-нибудь.

— Жизнь при дворе полна искушений, — неловко выговорил Джон. — Начинаешь ощущать себя в самом центре мира, и тебя уносит все дальше и дальше от настоящих ценностей. Ведь больше всего я люблю садоводство, тебя и Джея, и меньше всего мне пристало бить баклуши в приемных правителей, как девке-служанке.

Элизабет кивнула.

— А то возомнил себя в центре великих событий, ну просто актер на грандиозной сцене, — продолжал Традескант. — И думаю, что там без меня все пойдет не так, что без меня просто не обойтись. — Он замолчал и тихо рассмеялся. — Я дурак и знаю это. Ты посмотри! Герцог достиг наивысшей точки своей власти и тут же, немедленно, отослал меня домой.

— Ты пойдешь во дворец? — осведомилась Элизабет. — Пойдешь сегодня на работу?

Джон повернулся к двери.

— Нет. Я буду гулять, пока не достигну гармонии с самим собой. Я чувствую… — Он сделал странный печальный жест. — Чувствую… будто меня сняли с дыбы… Это сложно объяснить. Чувствую, будто я сам себя разрушил и теперь мне необходимо войти в прежнее состояние.

Элизабет взяла небольшую тряпочку и завернула кусок хлеба с сыром.

— Погуляй, — посоветовала она. — Вот твой обед. Вернешься вечером домой, а я приготовлю вкусный ужин. Ты выглядишь так, словно тебя отравили.