Старший оборотень по ОВД - Максим Есаулов

Суворов убрал ящик в сейф.

— Ты чего так взмок? — Егоров удивленно посмотрел на Романа, по лицу которого стекал пот.

— Жарко тут. Пошли?

На улице Суворов сказал:

— С учетом того, что клиент Милорадов-Чибисов в банк завтра не явится, я даю вам целый день. Но потом…

— Все вернем, Борисыч! — Егоров тряхнул пакетом с трофеями.

— Да уж верните. А то вас за эти кассеты убьют, и имя банка сильно пострадает. Шутка!

— Тоже мне, Петросян нашелся! Все, пока, до встречи! — Егоров сел в машину.

Суворов направился к «Фольксвагену». Шилов задумчиво посмотрел ему вслед, и окликнул:

— Борисыч!

— А? — Суворов обернулся, поигрывая ключами от машины.

— Старовата у тебя тачка, Борисыч!

— Так это не моя, а жены. Мою следствие как арестовало, так до сих пор не может вернуть. Но эта, — Суворов указал ключами на черный «Пассат», — уже почти полтора года без проблем бегает. Я ее взял у старого сослуживца. Я ведь тоже когда-то опером на земле начинал…

— У кого?

— Да ты его должен знать, он много мест поменял, а сейчас в главке начальник отдела. Партийная кличка Фельдмаршал. Как-то по молодости ему в пивняке глаз сильно подбили. Полгода с повязкой ходил. Прям Кутузов! И покомандовать всегда сильно любил…

— Спасибо, Борисыч.

Шилов сел в свою машину.

Егоров с сомнением смотрел на старенькую магнитолу:

— Я вот думаю, поставить кассету, или повременить? Вдруг зажует?

— Ставь. Хотя я уже знаю, чей там голос.

Они прослушали одну сторону, и дальше не стали.

Егоров достал из магнитофона кассету, бросил ее обратно в пакет. Сказал:

— Убей его, Шилов.

Роман молча курил.

— О чем думаешь? — Егоров тронул его за плечо.

— О пустыне.

— Что?

— Хорошо там, наверное. Людей нет, одни верблюды. — Роман выбросил окурок на улицу и достал сотовый телефон: — Значит, так, начинаем свой план «Б».

* * *

Сидя в отделенческом «обезьяннике», Краснов думал, расколят его и отдадут на растерзание Арнаутову или оформят за мелкое хулиганство и выпустят. При задержании он назвался данными Селиванова. Прописан в Воркуте, в Питер приехал посмотреть город. Где документы? Бабы, наверное, сперли. Или сам потерял, когда дрался. Что за бабы? Да из-за которых драка и получилась.

Бабы, действительно, были. И драка. Правда, драка — это когда бьют обоюдно, а там, на этом чертовом Староневском, так обернулось, что Миша лишь получил, не успев дать в ответ.

Смывшись от убоповцев Арнаутова и проболтавшись какое-то время на улице, Миша, в поисках нового лежбища, обратился к двум уличным проституткам:

— Девчонки, вы как: отдыхаем, работаем?

— Нам отдыхать некогда.

Краснов посмотрел на ту, что была симпатичнее:

— Тогда веди, работящая.

— А чего ты без машины?

— День такой. Машина сломалась, с женой поругался. Короче, расслабиться надо.

— Тариф знаешь?

Не успел Миша ответить, как визжа тормозами у тротуара замер «Форд-скорпио», из которого выскочил рослый парень в кожаной куртке.

Та проститутка, которую выбрал Миша, испуганно завизжала:

— Я не брала, Виталик! Я не брала!

Оттолкнув Мишу, Виталик схватил девчонку за руку и молча поволок к машине.

Краснов догнал его:

— Э, ты чего?

Бросив девчонку, Виталик развернулся и ударил Мишу в живот с такой силой, что Миша упал.

Девчонки бросились бежать в разные стороны.

Виталик схватил Мишу за волосы, подтащил к машине и с размаху приложил головой об капот.

И еще раз!

И…

За этим занятием их и застал патрульный наряд.

Обоих доставили в отделение. Миша сказал, что не будет писать заяву по поводу избиения, и Виталика, у которого в наличии имелся полный комплект документов, через полчаса отпустили. Самого же Мишу оставили «до установления личности».

Глядя на дежурного офицера и сержанта-помощника, Миша думал, что, судя по их виду, сильно устанавливать его личность им будет лениво, и к утру они его выгонят. Вполне возможно, что даже без составления протокола за хулиганство, которым поначалу пугали.

Чтобы не провоцировать ментов, Краснов сидел тихо. А вот в соседней, женской камере «обезьянника», какая-то девушка — видеть ее Миша не мог, — без конца выступала, требуя то адвоката, то прокурора, то еще что-нибудь.

— Эй! Эй! Тут женщина во сне обмочилась.

Толстый дежурный подошел к решетчатой двери, посмотрел в глубину женской камеры:

— Тебе что, тряпку дать?

— Можно и тряпку. Тряпкой удобно всяких уродов по морде бить…

— Смотри, дождешься ведь, — равнодушно пригрозил дежурный, возвращаясь на свое место за пультом.

Пульт находился достаточно далеко, чтобы можно было переговариваться из камеры в камеру без риска быть услышанным дежурным, и Миша позвал девушку:

— Слышишь меня? Ты их не зли. Потерпи, скоро утро, приберутся.

— Я теперь ментов всю свою жизнь ненавидеть буду.

— Да брось ты! Просто у них работа собачья.

— Мне один это сегодня уже говорил. А потом… Ур од!

— Нормальные мужики везде есть. Даже в ментуре. Один так мне просто жизнь спас.

— Ты еще скажи, что его фамилия — Шилов.

— А ты его знаешь? — Удивленный Миша головой прижался к решетке, пытаясь разглядеть девушку.

Не ответив на его вопрос, Юля начала смеяться. Смех перерос в истерику.

В шесть утра, проведя бессонную ночь, и выпив «для храбрости» стакан водки, Стас позвонил адвокату Лукошкину.

Через два часа они встретились в кафе, адрес которого назвал адвокат. На двери висела табличка «Закрыто», но барменша открыла сразу, как Стас постучал, впустила и снова заперла дверь.

Окна были зашторены, на потолке и стенах горело всего несколько ламп, и в небольшом зале царил полумрак.

Лукошкин уже ждал. Гладко выбритый, причесанный в деловом светло-сером костюме, благоухающий одеколоном. Он сидел за столиком и пил чай. При появлении Скрябина встал и подчеркнуто уважительно пожал руку:

— Доброе утро, Станислав Александрович.

Скрябин молча сел и тяжело вздохнул.

Прежде чем начать говорить, Лукошкин допил чай.