Огонь для Проклятого - Айя Субботина

— Отогревайся, — накрывает меня пахнущим сеном одеялом, — я приготовлю мази.

— Спасибо, — благодарю я и пытаюсь поудобнее устроиться, но любое движение тут же отдается в спине. — Не стоит беспокоиться. Я немного полежу — и мы уйдем.

Проверяю одеяло, которым обмотала Хельми — почти сухое. Это хорошо. Кладу сына рядом и улыбаюсь ему. В ответ он смотрит на меня очень сосредоточенно, как будто понимает, что я натворила и в какую яму нас обоих засунула.

— Прости, — говорю одними губами. — Я обязательно поумнею.

— Выпей, — бесшумно оказавшийся рядом Кел протягивает мне простую глиняную плошку с какой-то жутко вонючей настойкой.

— Что это? — у меня от одного запаха скукоживается все внутри.

— Яд, конечно же, — заявляете с абсолютно непроницаемым лицом. — На вкус — дрянь страшная. Так что ты постарайся выпить все. Не зря же я готовил.

Я знаю, что он не серьезно, но все равно, мог бы хоть сейчас не издеваться, а просто ответить на вопрос.

Протягиваю руку и беру плошку. Настойка очень горькая. Плотно жмурюсь, едва-едва сделав небольшой глоток.

— Ну же, Хёдд, неужели это самая большая гадость, что за последние полгода ты брала в рот?

Эти слова действуют на меня почище пощечины. Не раздумываю, вообще не отдаю себе отчета, а просто выплескиваю все содержимое плошки в надменную рожу чернокнижника. Но тот будто готов к такому развитию событий — и легко смещается в сторону, отчего цели достигает всего несколько капель, да и те падают ему на куртку.

Сжимаю зубы и отбрасываю одеяло. Пусть видит, что мне больно, пусть наслаждается тем, как я корячусь, пытаясь просто сесть. Мне все равно.

Что-то не так. Да, головокружение преследовало меня почти каждый шаг побега, но оно все равно не было таким сильным.

Хватаюсь руками за края импровизированной постели. Стоящий напротив Кел расплывается и исчезает в множащихся черных пятнах, пока те не затмевают собой все вокруг.

«А что, если это и правда яд?..»

Догадка очень вялая и невыразительная, словно слабое дуновение ветра в полдень летнего солнцестояния. Но на иную у меня нет ни сил, ни времени, потому что разум тонет в мягком забытье.

Не знаю, как долго нахожусь без сознания. Или это такой сон? Но когда снова открываю глаза, то понимаю, что снова лежу под одеялом на ворохе шкур, что мне очень тепло и уютно. И даже ничего не болит.

Хельми лежит рядом и спокойно размеренно посапывает. Не могу скрыть улыбку, глядя на него. Мой смелый терпеливый мужчина, который стойко и сжав зубы переносит все тяготы жизни, которые организовывает ему его мать.

Перевожу взгляд дальше — и вижу Кела, что сидит в видавшем виды колченогом кресле, вытянув ноги к огню в небольшом камине. Он сидит боком ко мне — и не очень понятно, спит или о чем-то думает, но в мою сторону точно не смотрит.

Не знаю, что ему сказать. Да и надо ли что-то говорить? Я уже поблагодарила его за помощь. Этого будет достаточно. Уж точно не собираюсь растекаться в пространных благодарностях и умащивать его уши медом. Почему каждый раз, когда он удивляет меня с хорошей стороны, то тут же делает что-то такое, от чего хочется плюнуть в его сторону?

Он это специально? Осознанно?

— Почему ты здесь? — тихо задаю вопрос, чтобы не разбудить Хельми. Но если Кел не спит, он услышит.

Реакции нет. Только его тень едва заметно подрагивает во всполохах огня.

Аккуратно переворачиваюсь на спину и тянусь ногами. Боли нет вообще. Но есть странность… Приподнимаю одеяло — и понимаю, что под ним абсолютно голая.

Вот же!..

Нет, я не думаю, что Кел воспользовался моим забытьем, он бы, несмотря на весь его поганый характер, никогда бы на подобное не пошел. Просто отсутствие одежды не позволит мне уйти. Вот так все просто. А уйти я хочу. Желательно по-тихому, пока он спит. Не знаю пока, куда, но с этим разберусь. Оставаться с ним в одном доме все равно нельзя, мы перегрыземся уже в первый день.

Приподнимаюсь на локтях и осматриваю комнату. Не выбросил же он мою одежду. Комната совсем небольшая, но порядком захламленная, с толстым слоем пыли на полусгнивших полках и на полу. Но зато легко понять, куда Кел сунул свой нос. И таких мест немного. По сути, следы видны лишь в центре комнаты, возле моей кровати и у камина, в стороне от которого в нескольких мешках свалено, по всей видимости, оставшееся имущество чернокнижника.

Полки пустые, никаких сундуков я не вижу.

Взгляд почему-то задерживается на тени от фигуры Кел'исса. Та вытянулась в мою сторону, хотя огонь в камине горит почти так же, как и когда я очнулась.

Это странно. Потому что тень больше не колыхается от всполохов пламени. И продолжает ползти. Когда ее «голова» достигает моей лежанки и начинает подниматься по ней, инстинктивно отодвигаюсь от края.

Что это вообще?

А потом огонь в камине гаснет. Как гаснет он и в двух небольших фонарях, что Кел расставил по разным углам комнаты.

Несколько долгих мгновении сижу в полной темноте, не понимая, что случилось. А потом передо мной что-то набухает, вспучивается, наливается такой черной бездонностью, что вся остальная темнота просто перестает существовать.

Я остаюсь один на один с чем-то потусторонним, с чем-то страшным и до предела озлобленным.

— Уходи, — раздается шипящее в моей голове.

Пытаюсь отпрянуть, пытаюсь заслонить собой Хельми, но тело будто парализовало. Я даже вздохнуть могу едва-едва, даже моргнуть не в состоянии.

— Беги со всех ноги.

Сгусток леденящей темноты раскрывается передо мной парой огненный провалов глаз. И я падаю в них, лечу на самое дно бесконечного провала, из стен которого ко мне тянутся корявые обугленные руки.

— Спасай свою жалкую никчемную жизнь.

Что-то наваливается на меня, давит, напрочь перекрывает возможность вздохнуть. Все тело — одна огромная ледышка, внутри которой нет даже намека на искру жизни.

— Иного шанса не будет.

Открываю глаза и резко сажусь. Да только от пронзительной боли тут же снова падаю на подушку.

— Хёрд?! — Кел рядом и выглядит действительно обеспокоенным.

— Где оно?

У меня напрочь пересохло горло — и язык будто скоблит по нёбу. Дрожу, точно голая стою на пронзительном ветру.

Кел снова набрасывает на меня одеяло.

— Кто?

— Не знаю. Оно. Темная.

Не чувствую, как бьется собственное сердце. Вообще ничего не чувствую, кроме холода. Меня всю трясет, перед глазами стоит нечто, во взгляде которого вся злость мира. Оно здесь. Оно наблюдает.