Инферно - Дэн Браун

Лэнгдон мрачно усмехнулся:

– Продолжайте.

– Суть этой статьи сводилась к тому, что человечество стоит на грани вымирания и если не разразится катастрофа, которая резко понизит рост численности земного населения, наш вид не просуществует и ста лет.

Лэнгдон изумленно обернулся к ней.

– Он отвел нам только один век?

– Утверждение, конечно, смелое. Его оценка оставшегося нам времени сильно отличалась от предыдущих, но была подкреплена очень вескими научными данными. Он нажил себе уйму врагов, заявив, что все врачи должны прекратить лечить, поскольку продление людям жизни лишь усугубляет проблему перенаселенности.

Теперь Лэнгдон понимал, почему эта статья заслужила такую громкую известность в медицинском сообществе.

– Неудивительно, что на Зобриста сразу накинулись со всех сторон, – продолжала Сиена. – Политики, священники, Всемирная организация здравоохранения – все высмеяли его как безумца, который предвещает конец света просто ради того, чтобы сеять панику. Особенно их взбесило его утверждение, что дети сегодняшней молодежи, если она пожелает их произвести, в буквальном смысле станут свидетелями гибели человечества. Зобрист проиллюстрировал свои мысли «Часами Судного дня» – они показывают, что если всю историю человечества на планете спрессовать в один-единственный час… то мы сейчас доживаем его последние секунды.

– Я видел эти часы в Интернете, – признался Лэнгдон.

– Ну вот, это его выдумка, и она вызвала страшное возмущение. Но настоящая травля Зобриста началась, когда он заявил, что его открытия в генной инженерии принесут человечеству гораздо больше пользы, если будут использованы не для лечения болезней, а для их создания.

– Что?!

– Да-да, он считал, что открытые им методы следует направить на ограничение роста населения путем создания гибридных возбудителей болезней, которые современная медицина будет не в силах излечить.

У Лэнгдона мурашки поползли по коже, когда в его мозгу замелькали образы странных «дизайнерских» вирусов – таких, что стоит им раз вырваться на свободу, и их уже не остановишь.

– Всего за несколько коротких лет, – сказала Сиена, – Зобрист превратился из светила науки в абсолютного изгоя. Врачи предали его анафеме. – Она помолчала, и по лицу ее проскользнуло сочувствие. – В общем-то совсем неудивительно, что он надломился и покончил с собой. И это еще печальнее оттого, что его воззрения, возможно, справедливы.

Лэнгдон чуть не упал.

– Простите… вы считаете, что он прав?!

Сиена выразительно пожала плечами.

– Знаете, Роберт, если подходить к делу с чисто научной точки зрения – голая логика и никаких эмоций, – то я говорю вам без тени сомнения, что гибель нашего вида может быть предотвращена только какой-нибудь радикальной переменой. И если ее не будет, эта гибель не заставит себя ждать. И я имею в виду не пламя, серу, апокалипсис и ядерную войну… а катастрофу, связанную с перенаселенностью планеты. С математикой спорить бессмысленно.

У Лэнгдона похолодело в животе.

– Я неплохо знакома с биологией, – продолжала она, – и мы будем не первым видом, погибшим из-за того, что численность его представителей превысила критический рубеж. Представьте себе ряску на поверхности крошечного озерца в лесу – это колония водорослей, которые наслаждаются прекрасным набором питательных веществ в толще воды. Если их не контролировать, они станут размножаться так бурно, что вскоре затянут все озерцо, перекрыв дорогу солнечному свету и тем самым препятствуя выработке питательных веществ. После этого водоросли быстро высосут из своей среды обитания то, что там осталось, умрут и исчезнут без всякого следа. – Она тяжело вздохнула. – Подобное может запросто произойти и с человечеством. Причем гораздо раньше и стремительнее, чем представляется любому из нас.

Лэнгдон был совсем выбит из колеи.

– Но… это кажется невозможным.

– Не невозможным, Роберт, а лишь немыслимым. У человека есть примитивный защитный механизм, который отвергает всякую реальность, подвергающую его мозг чересчур сильному стрессу. Это называется отрицание.

– Я слышал об отрицании, – беспечно заметил Лэнгдон, – но думаю, что его не существует.

Сиена закатила глаза.

– Вы все шутите, но поверьте мне, оно вполне реально. Отрицание – важнейший элемент механизма человеческой адаптации. Без него мы каждый день просыпались бы в ужасе от того, что нам грозит смерть в самых разнообразных формах. Однако наше сознание блокирует эти экзистенциальные страхи, заставляя нас сосредоточиться на тех проблемах, которые мы можем решить, – скажем, вовремя прийти на работу или заплатить налоги. А если у нас все же появляются эти более расплывчатые экзистенциальные страхи, мы очень быстро избавляемся от них, снова фокусируя свое внимание на простых задачах и будничных хлопотах.

Лэнгдон вспомнил об одном недавнем интернет-исследовании – роль подопытных играли студенты нескольких университетов из Лиги плюща. Оно показало, что даже пользователи Сети с достаточно высоким интеллектом проявляют инстинктивную склонность к отрицанию. Согласно результатам этого исследования, огромное большинство студентов, наткнувшихся в новостях на угнетающую статью о таянии арктических льдов или вымирании видов животных, быстро уходят с этой страницы, переключаясь на что-нибудь пустячное и таким образом очищая свое сознание от страха; чаще всего такими транквилизаторами служат спортивные обзоры, забавные видеозаписи с кошками и светские сплетни.

– В мифологии древних, – заметил Лэнгдон, – герой в состоянии отрицания воплощает собой высшую степень высокомерия и гордыни. Нет человека более гордого, чем тот, кто считает себя неуязвимым перед лицом опасностей этого мира. Данте явно был с этим согласен, поскольку называл гордыню худшим из семи смертных грехов… и поместил гордецов в первый круг чистилища.

Сиена ненадолго задумалась, а потом заговорила снова:

– В своей статье Зобрист обвинял многих мировых лидеров в том, что они отвергают реальность… прячут голову в песок. И особенно резко он критиковал Всемирную организацию здравоохранения.

– Полагаю, они в долгу не остались.

– В ответ они сравнили его с религиозным фанатиком, который стоит на перекрестке с плакатом: «Конец света близок!»

– Парочку таких всегда можно увидеть на Гарвард-сквер.

– Да, и мы не обращаем на них внимания, потому что никто из нас не в силах представить себе, что это может случиться. Но поверьте мне: если люди не могут представить какое-то событие… это отнюдь не значит, что оно не произойдет.

– Вы говорите прямо как поклонница Зобриста.

– Я поклонница правды, – с ударением ответила она, – даже если эту правду трудно принять.

Лэнгдон умолк – между ним и его спутницей снова пролегло какое-то странное отчуждение, и он шел, стараясь понять, как уживаются в ней пылкие эмоции и научная отстраненность.