Психодел - Андрей Рубанов

– Эх, – сказала Монахова, – почему я не занялась карате? Сейчас у меня в жизни был бы порядок.

– О боже, – сказала Мила. – Этот сапожник без сапог. Ты бы видела, какой у него бардак в квартире.

– Еще увижу, – невинным тоном произнесла Монахова.

– Не сомневаюсь. А с Димой что будет?

– Понятия не имею.

– Дима тебя любит.

– Я знаю. Но я Диму не хочу. Я Мудвина хочу. Он умный, оказывается. Так красиво говорит... Век бы сидела, слушала. Я его прямо здесь хочу. На этой куче тряпок. Смотри, как он ходит. Смотри, какая попа у него сексуальная.

– О боже. На тебя весна действует.

Меж тем Мудвин работал. Дети выполняли замысловатые упражнения, то разбивались по парам, то строились в ряды и погружались в ритмичный боевой танец, делая одинаковые красивые движения, а сэнсэй втолковывал, присаживаясь на корточки то возле одного пацанчика, то возле другого и возлагая на стриженую голову сильную ладонь – для вящей доходчивости и для лучшего обмена энергиями.

– Не подпрыгивай, Клим. Не трясись. Просто стой и всё. Плечи вот так, спину вот так. Держись ногами за пол и стой. Сначала научись стоять, а потом уже двигайся. Это разве у тебя стойка? Стоять надо, как дом каменный стоит. Крепко. Все удары делаются из правильной стойки. Нет стойки – ничего нет. Удара нет, победы нет, пользы тоже нет. Упирайся и стой. Мощно стой, понял? Реально. Чтоб от тебя всё отскакивало. Тебя будут бить спереди, сзади, сбоку, ногами, руками, палками, чем угодно – а ты стой. Несокрушимо. Научишься так стоять – тебе всё будет нипочем. Кто умеет стоять – тому даже удары не нужны. Он стоит – и точка. Его бьют, а ему всё равно, он только смеется и дальше стоит. А ты, Сережа, зачем сопернику в живот смотришь? Ты не смотри ему в живот. И на меня тоже не смотри. Ты смотри на всё сразу. Открой глаза пошире и смотри. Ты его должен всего видеть. И живот его, и глаза, и колени – всё. Ты не знаешь, откуда пойдет атака. Жди ее отовсюду. Гляди на меня. Видишь, как я смотрю? Я ни на что не смотрю, но всё вижу. Представь, что у тебя тысяча глаз, они везде, даже на спине. У меня вот на спине глаза есть. Не веришь? Вот, смотри. Можешь потрогать. Это мои задние глаза. Не смейся. Я ими даже моргать умею. И у тебя такие будут. Только надо много тренироваться. Сколько? Не знаю. Где-то пятнадцать лет. У тебя, может, быстрее получится, ты парень способный... Эй-эй, стоп! Константин, что такое? Больно? Ну что поделать. Больно – терпи. Где больно, тут? Под ребром? Или ниже? Подыши носом. Досчитай до пятидесяти – пройдет. Не проходит? Иди посиди на лавочке. Мне тоже бывает больно, но я взрослый, у меня проходит медленно, мне приходится до двухсот пятидесяти считать... А бывает, и до трехсот пятидесяти досчитаю, целый час на лавочке сижу, и всё равно больно...

– Да, – тихо сказала Маша. – С ума сойти. Почему он столько всего про это знает?

– Потому что он этим живет, – сказала Мила.

– Хороший человек.

– Да.

– А почему у него жены нет?

– Потому что он только этим и живет.

– Но жена была, правильно?

– Сама спросишь.

Мила подождала ответа – какой-нибудь небрежной бодрой фразы, – но Монахова сделалась печальна. Встала, пошарила на полке, нашла бутылку алкоголя, портвейн оказался непростой, в черной пузатой бутыли с белыми буквами, настоящий, сделанный в городе Порто, в пяти тысячах километров от Москвы.

– Чего ты? – спросила Мила.

– Ничего. Не обращай внимания.

Монахова откупорила, понюхала и сделала два глотка.

– Чувствую себя дурой.

– С чего это?

– А с того, что этот мужик, – Маша кивнула на стекло, – знает, чем живет. А я чем живу? Хер знает чем...

Мила улыбнулась.

– Да. Хер знает.

– Не смешно, – зло сказала Маша. – Ужасно это всё.

– Что ужасного?

– А то и ужасно, – сказала Монахова. – Сидят две девки, молодые, незамужние, бездетные, и смотрят, как неженатый мужик с чужими детьми возится. Нашли развлечение... И ведь глаз не оторвать, настоящий талант у человека. Даже не верится, что это школа карате. Неужели он действительно умеет...

И она неловко изобразила удар ногой.

– Попроси, – предложила Мила. – Он тебе покажет.

Подглядывать ей было интересно, и за детьми, и за учителем, а еще интереснее – за Монаховой. Подруга всерьез увлеклась, не сводила с Мудвина влажного взгляда и явно считала минуты, оставшиеся до конца урока.

– Построились! – крикнул Мудвин. – Сели, подышали, закрыли глаза. Вспомнили всю тренировку. Каждый думает о своих ошибках. Клим думает, как держать стойку. Виталик думает, как правильно сжимать кулак. Сегодня мне понравился Константин: он вытерпел сильную боль и вел себя как мужчина. А Василий не понравился: он посмеялся над человеком и показал свое неуважение... Но это всё – позади. Константин теперь знает, как держать удар в корпус, а Василий умеет уважать даже самых слабых и неопытных. Думаем, думаем. Все молчим, все дышим и думаем. Ничего не слышим – слышим только меня. Сегодня мы хорошо поработали. Но можем еще лучше. Сегодня мы продвинулись еще на шаг. В следующий раз сделаем еще один шаг. И так пойдем по нашему пути, шаг за шагом. У нас всё получится, потому что мы уже встали на наш путь, мы сделали самый главный шаг: первый...

Мила смотрела, как маленькие мальчики погружаются в себя, двое или трое не умели вытерпеть покоя и одним глазом наблюдали за соседями, но остальные самозабвенно жмурились, и на маленьких подвижных лицах легко читались все переживаемые эмоции.

– Сегодня, – негромко произнес Мудвин, – я расскажу старую легенду. Однажды на лесной поляне встретились два великих мастера боя. Они были очень сильны. Они много слышали друг о друге, и оба считались непобедимыми, но встретились впервые. Они поздоровались, и первый мастер сказал: «Давай узнаем, кто из нас сильнее». Второй ответил: «Согласен. Устроим поединок». Первый сказал: «Предлагаю биться прямо здесь, на поляне». Второй ответил: «Нет, я не буду биться на этой поляне». Первый спросил: «Почему? Поляна удобная, ровная, большая...» Второй ответил: «Здесь слишком красивые цветы». Тогда первый поклонился второму и сказал: «Ты победил. Ты великий мастер». И они пошли – каждый своей дорогой. Пусть каждый из вас обдумает этот рассказ и сделает свои выводы. А теперь открываем глаза и встаем.

В наступившей тишине Мудвин обвел взглядом учеников, ухмыльнулся и спросил:

– Ну, что скажете?

– Кумитэ! – завопили несколько мальчишек, и остальные подхватили:

– Кумитэ, кумитэ!!!

– Какой у нас счет?

– Семь – один!!! Семь – один!!!

Сэнсэй сурово кивнул.

– Ладно. Правила те же: вы все – я один. Судьей сегодня будет Василий. Выходи, Вася; суди по справедливости. Напоминаю, никаких ударов, работаем только силой корпуса. Выталкиваете меня за татами – победа ваша. Не выталкиваете – моя.