Настоящая любовь - Тейлор Дженкинс Рейд

– Что же, прекрасно. Ты изменилась, это я понимаю. Ты была напугана, ты убивалась и вернулась в Эктон, потому что там ты чувствовала себя в безопасности, и ты занялась магазином своих родителей, потому что так было проще. Но ты не должна больше заниматься ничем подобным. Я вернулся, мы можем поехать домой, в Калифорнию. Мы наконец можем поехать в Апулию. Спорим, в следующем году ты даже сможешь продать свои статьи в несколько журналов. Ты больше не обязана вести такую жизнь.

Но я уже качаю головой, пытаясь сказать «нет» еще до того, как он закончит.

– Ты не понимаешь меня, – говорю я. – Возможно, сначала я приехала домой, чтобы отгородиться от мира, и, безусловно, в первое время я взялась за работу в магазине, потому что она была под рукой. Но сейчас мне нравится моя жизнь, Джесс. Я предпочитаю жить в Массачусетсе и руководить своим магазином. Я хочу быть самой собой.

Я смотрю в лицо Джессу, а он изучает мое. Я пробую другую тактику, пытаюсь объяснить ему иначе:

– Знаешь, что я делаю, чтобы развеселиться, когда мне грустно?

– Ты ешь картошку фри и пьешь диетическую кока-колу, – говорит Джесс как раз в тот момент, когда я произношу:

– Играю на пианино.

Его пугает разница в наших ответах. Он как будто сникает, отходя от меня. По тому, как быстро меняется выражение его лица, я вижу, что ему тяжело увязать мой ответ с созданным им образом.

На секунду мне представляется, что с его губ вот-вот сорвется:

– Ты играешь на пианино?

И я ответила бы «да» и объяснила бы ему, как я начала играть и что я знаю всего несколько песен, что я играю плохо, но меня это успокаивает, если я испытываю стресс. Я бы рассказала ему, что, когда у меня возникает желание играть, под пианино обычно спит Гомер, поэтому мне приходится вытаскивать его оттуда и класть на табурет рядом с собой, но что это так приятно, сидеть рядом с котом и играть «К Элизе» Бетховена.

Если бы Джесс захотел полюбить женщину, которой я являюсь теперь, это значило бы для меня очень много. Если бы он открылся мне и позволил мне по-настоящему полюбить мужчину, которым он стал.

Но ничего подобного не происходит.

Джесс просто говорит:

– Итак, ты играешь на пианино. Что это доказывает?

И когда он говорит это, я понимаю, что брешь между нами становится больше, чем я думала.

– Что мы теперь другие. Мы отдалились друг от друга. Джесс, я ничего не знаю о том, как ты жил последние три с половиной года, и ты не хочешь говорить об этом. Но ты изменился. Невозможно пережить то, что пережил ты, и не стать другим.

– Ни к чему говорить о том, что произошло, для того, чтобы доказать тебе, что я по-прежнему люблю тебя, что я – тот же человек, который любил тебя.

– Я не об этом. Я говорю о том, что мне кажется, будто ты делаешь вид, что мы можем просто начать с того, на чем остановились. Я тоже притворялась. Но это невозможно. В жизни все по-другому. То, что я пережила в своей жизни, оказывает влияние на то, какой я стала. И то же самое справедливо для тебя, независимо от того, через что тебе пришлось там пройти. Я не могу держать это в себе.

– Я сказал тебе, что не хочу говорить об этом.

– Почему? – говорю я. – Как мы можем быть честны друг с другом и думать о будущем, если ты даже не хочешь мне рассказать о самых важных моментах своей прошлой жизни? Ты говоришь, что уверен в том, что все может быть точно так же, как прежде, но до твоего отъезда мы никогда не позволяли себе просто умалчивать о чем-то. Мы делились абсолютно всем. И теперь делимся. У меня есть Сэм, послушай, Джесс, твое тело испещрено шрамами. Твой палец…

Джесс хлопает кулаком по подушкам под нами. Это был бы жестокий удар, если бы он не попал по такому мягкому месту, и я гадаю, было ли это намеренно или случайно.

– Что ты хочешь узнать, Эмма? Как я рыдал в голос? Что ты хочешь узнать? Что врачи нашли у меня два типа рака кожи? Что, когда меня нашли, ты могла бы увидеть кости у меня на запястьях и выпирающие из грудной клетки ребра? Что мне четырежды обрабатывали корневые каналы зуба, и теперь я чувствую себя так, будто у меня полрта вставных зубов? Это ты хочешь узнать? Ты хочешь знать о том, что меня ужалил португальский кораблик[17], когда я плыл, ища спасения? Ты хочешь знать, мог ли я отделаться от него? Что он, черт побери, просто продолжал жалить меня? Что боль была такой невыносимой, что я думал, что утону? Что врачи говорят, что эти шрамы останутся у меня на долгие годы, возможно, навсегда? Или, может быть, ты хочешь услышать признание о том, как ужасно жить на скале. Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе, сколько дней я провел, глядя в море, просто ожидая. Уверяя себя в том, что нужно подождать только до завтра, потому что ты приплывешь за мной. Ты, или мои родители, или же братья. Но никто из вас не приплыл. Никто из вас не отыскал меня. Ни один из вас.

– Мы не знали. Мы не знали, где искать тебя.

– Я знаю, – говорит он. – Я ни на кого не держу зла. Что меня бесит, так это то, что ты забыла обо мне! Что ты переехала и нашла мне замену! Что я вернулся, но ты все еще не моя.

– Я не находила тебе замены.

– Ты избавилась от моей фамилии, и ты обещала другому мужчине выйти за него замуж. Как еще это назвать? Каким другим словом?

– Я не находила тебе замены, – повторяю я, на этот раз еле слышно. – Я люблю тебя.

– Если это правда, тогда все просто. Будь со мной. Помоги мне соединить нас.

Я чувствую на себе взгляд Джесса, несмотря на то что смотрю в сторону. Я поворачиваюсь к окну и вижу задний двор, укрытый снежным одеялом. Бело и чисто. Снег кажется таким же мягким, как облако.

В детстве я любила снег. Когда я переехала в Калифорнию, я обычно говорила всем, что никогда не расстанусь с солнцем, что никогда больше не желаю видеть снег. Но сейчас я не могу представить себе Рождества с зеленой травой и знаю, что если бы я уехала, то тосковала бы по тому ощущению, которое испытываешь, входя в дом с холода.

Я изменилась с течением времени. Все меняются.

Люди не стоят на одном месте. Мы развиваемся, реагируя на радости и горести.

Джесс – не тот мужчина, каким он был прежде.

Я – другая женщина.

И то, что меня смутило в тот самый момент, когда я узнала, что он жив, теперь стало кристально ясным: мы оба безумно влюблены в наши прежние «я». А это не то же самое.

Нельзя закупорить любовь в бутылку. Невозможно, держа ее обеими руками, принудить ее остаться с тобой.

То, что случилось с нами, – не наша вина, никто из нас не совершил ошибки, но, когда Джесс ушел, жизнь развела нас в противоположных направлениях, превратив в других людей. Мы стали чужими.