Завет - Гейл Линдс

Он обернулся, встретив ее вопрошающий взгляд.

— Понимаешь? Венеция несколько веков была домом для ордена. Вполне логично, что сокровищница в конце концов оказалась здесь.

Яхта замедлила ход, выбравшись на мелководье. По сторонам канала стояли полосатые шесты, приветствуя прибывших в Венецию. Впереди плавно огибал здания Большой канал, идущий через весь город, — словно их манил к себе пальцем знаменитый распутник Казанова, один из самых прославленных жителей Венецианской республики.

Слева возвышалась величественная базилика Санта-Мария делла Салюте — Девы Марии Исцеляющей. Браво всегда казалось, что эта церковь как нельзя лучше подходит на роль символа Венеции с ее неповторимой и немного печальной красотой. Несравненная делла Салюте была заложена в 1622 году, когда пошла на убыль страшная эпидемия чумы, — или, как ее называли тогда, Черной Смерти, — в благодарность Деве Марии, которую молили о спасении жители опустошаемого страшной болезнью города.

Впрочем, на самом деле причина этой витающей над прекрасным городом извечной грусти крылась не в трагических событиях прошлого. Венеция с ее великолепными каналами и бесподобной архитектурой была заложена прямо на caranto — глине и песке морской лагуны, и ее красота невольно вызывала ощущение мимолетности, словно в любое мгновение город мог навсегда скрыться в волнах. И это было довольно близко к истине, особенно во время паводков, acqua alta,[28]когда воды лагуны, хлынув на город, заливали площади и первые этажи домов.

Словно сотканный из лунного света, белоснежный на фоне ночного неба, как кружевная фата, выплыл из темноты Дворец дожей. Отражаясь в водах лагуны, этот впечатляющий образец готической архитектуры служил лучшим воплощением характерного для Венеции фантастического искажения перспективы, смешения яви и миража, когда небо и море незаметно менялись местами. Первый этаж, совершенно невесомый с его бесчисленными легкими арками и сводчатыми галереями, поддерживал строгую крепостную громаду дворца, увенчанную по углам островерхими шпилями и капителями.

Как всегда, очутившись между базиликой Девы Марии и Дворцом дожей, в устье Гранд-канала, Браво испытал странное, немного пугающее чувство. Словно он прошел через зеркало и оказался в другом мире, где всегда существовала магия — и существует до сих пор.

Яхта скользила мимо площади Сан Марко, на полированной обшивке играли переливающиеся блики. Они миновали одну из четырнадцати украшающих площадь статуй крылатых львов Республики. Четыре подобных этим существа когда-то явились во сне пророку Иезекиилю. Крылатый лев был символом святого Марка-Евангелиста, покровителя Венеции.

Вскоре яхта замедлила ход и остановилась возле аккуратного причала, где уже выстроились швейцары в синей с золотом униформе «Отель д’Оро», приготовившись принять багаж путешественников. Служащие были несколько озадачены, когда никакого багажа не обнаружилось, и почти не скрывали разочарования, но тут Берио, не теряя времени даром, снабдил их чаевыми, щедро вознаградив за напрасное ожидание. Внимательный наблюдатель и здесь заметил бы, как сходятся вместе Запад и Восток. Венеция была одним из тех городов, где вы могли получить все, что угодно, располагая нужной суммой, однако без шелеста купюр, безмолвно переходящих из рук в руки, добиться желаемого было решительно невозможно.

Довольные швейцары шеренгой последовали за троицей гостей в фойе отеля. Холл был двухъярусным, чтобы даже во время acqua alta гости чувствовали себя комфортно; его освещали сверкающие позолотой люстры прихотливой формы, лазорево-голубые светильники и стеклянные бра работы мастеров-стеклодувов с острова Мурано, расположенного в лагуне неподалеку от Венеции. Над двумя огромными каминами на покрытых резьбой мраморных полках стояли часы из фарфора и золоченой бронзы в духе эпохи Людовика XIV. Диваны и кресла были выдержаны в том же стиле: богатая отделка, позолота, изогнутые деревянные ножки, горы роскошных шелковых подушек.

Джордан зарезервировал для Браво и Дженни один номер. Что ж, им было не привыкать; возражать они не стали. Возможно, ему и не удалось бы найти две отдельные комнаты: отель был переполнен. Берио, после того, как его подопечные благополучно зарегистрировались, наконец удалился, пообещав встретить их утром возле отеля и отвезти в любое нужное им место. Браво попытался было убедить его, что в этом нет необходимости, но Майкл не сдавался.

— Это указания мистера Мюльманна, — объявил он, приоткрыв на мгновение полы своей куртки, так, чтобы они успели заметить наплечную кобуру с оружием. Ослепительно улыбнувшись на прощание, он повернулся к ним широкой спиной и двинулся своей крадущейся поступью обратно к яхте.

— Как думаешь, что он за человек? — спросил Браво, пока они ехали в лифте.

— В смысле, действительно ли он опасен, или только сам в этом уверен?

Двери открылись, они вышли в коридор.

— Он с тебя глаз не спускал, — сказал Браво.

— Не выдумывай.

— Ничего я не выдумываю. Он с таким выражением смотрел на тебя… и так прикасался к тебе! — Браво вставил ключ в замочную скважину.

— Да? И с каким же выражением он… смотрел и прикасался?

— Словно хотел проглотить тебя целиком.

Ее глаза блеснули.

— Ты что же — ревнуешь?

Браво повернул ключ и открыл дверь. Они вошли в номер и словно оказались в раковине устрицы. Просторная комната была обставлена обитой плюшем мебелью, стены покрыты шелком той же муаровой расцветки. Слева располагалась ванная комната; чтобы попасть туда, нужно было подняться по двум низким ступеням. Узор на кафеле изображал плывущую рыбу. Браво подошел к одному из окон причудливой формы, выходивших на канал и дома-особняки на другой стороне. Сиял под ночными звездами крест на вершине базилики Девы Марии. На поверхности воды россыпью драгоценных камней переливались отблески лунного света, перемежаемые тенями, — точь-в-точь муаровый шелк на стенах.

Дженни с размаху уселась на высокую, пышную кровать.

— А мне все-таки кажется, ты ревнуешь.

Браво оглянулся на нее.

— К этому Виун Дизелю?

Она засмеялась, украдкой наблюдая за ним. Браво направился в сторону ванной комнаты.

— Не знаю, как ты, а я чувствую себя так, словно покрыт тоннами грязи и пота. Пригодилась бы лопата — раскапывать под ними меня…

В ванной зажегся мягкий желтый свет, зашумела вода. Дверь с высоким, в человеческий рост, зеркалом осталась полуоткрытой, и Дженни, чуть подвинувшись на кровати, увидела отражение раздевавшегося Браво. Она не хотела смотреть, прекрасно понимая, что почувствует, увидев его обнаженным, но не могла ничего с собой поделать. Это зрелище, плеск падающей воды с мучительной живостью воскрешали в ее памяти их неожиданную близость в отеле возле Мон-Сен-Мишель.

Она смотрела на него, упиваясь каждым изгибом его тела, игрой света и тени на мышцах. Во всей его фигуре, в цвете кожи, даже в родинках на левом бедре было что-то такое, что тянуло Дженни к нему, словно магнитом. Ее бросало то в жар, то в холод; чувство, острое, ослепительное, как вспышка молнии, захватило ее целиком, лишая сил. Капля пота скатилась в ложбинку на груди, и Дженни немедленно почувствовала на коже въевшиеся грязь и пот, словно спекшиеся в соляную корку за долгие часы их опасного путешествия. Она шевельнулась на кровати, зажав руки между бедрами.