Спасти Отчизну! «Мировой пожар в крови» - Герман Романов

— И выжжет все в Европе дотла!

— Чему радуешься, Глеб?! — Мойзес неожиданно вскочил из кресла и заскрежетал зубами от прорвавшейся ярости. — Ах вот где этот сукин сын нас обманул! Ну, гад…

— Ты чего, Лев?! Кто нас обманул?!

— Да этот Арчегов, вот бестия, — без ярости произнес Мойзес и хмыкнул: — Да и не обманывал он, мы сами обманулись. И не смотри на меня так, я не тронулся. Да, на пепелище ничего не горит, это верно. Так?

— Так, — согласился Бокий, настороженно глядя на товарища, который оскалился гримасой и захохотал, а отсмеявшись, тихо произнес:

— Зато потом кругом такая зелень везде прет, что никаких пожаров долго не будет. Ты чуешь, чем это дело для нас пахнет?! Не все надо было кругом выжечь, а так, кусками, чтоб пища нашему огню завсегда оставалась. А теперь мы сами в пламя пойти можем, деваться-то некуда. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Одесса

Генерал-майор Яков Владимирович Слащев пребывал в самом приятном настроении. Карьера явно задалась и сейчас пошла, как говорится, в гору. Еще бы — с должности командира 1-й пехотной Крымской дивизии стать командующим войсками Одесского военного округа. Головокружительный взлет, вот только бы войск к этому побольше.

Но под рукой была только своя старая дивизия, которая перебрасывалась к Екатеринославу, занимая гарнизонами Мелитополь и Александровск.

«Махновщина» в Северной Таврии, с уходом из нее красных, еще ярче вспыхнула, будто в костер добавили сухой соломы. Хорошо, что откликнулся донской атаман Краснов, и пять полков донцов взяли под охрану металлургические заводы на востоке, выставив заставы.

В Одессе, занятой два дня назад, войск было еще меньше. Морем прибыла 3-я ударная генерала Дроздовского дивизия — пусть не полностью укомплектованное по штатам, но вполне боеспособное соединение.

С командиром дивизии молодым генералом Туркулом с первых же часов установились вполне дружеские отношения — они оба с первых дней воевали с красными, а потому неодобрительно относились к тем, кто с марта стал примазываться к «белому» делу.

Эти господа в беспросветных золотых погонах с зигзагами рьяно желали оттеснить от должностей «первопроходцев», используя привычное средство — связи в «старой» генеральской среде, принцип старшинства и приезд государя-императора Михаила Александровича.

Слащев в августе и начале сентября весь извелся — военный министр Деникин, как ему сообщили доброхоты, уже внес его в приказ об освобождении от должности комдива. Припомнил ему те дерзости нынешней зимой, что позволил себе молодой генерал.

Тогда речь шла об обороне Крыма силами всего двух сильно потрепанных дивизий, в каждой из которых солдат было меньше, чем в полку. И Слащев распорядился ими по своему разумению, отринув приказы главнокомандующего ВСЮР об удержании основного пути на полуостров через перешеек жесткой обороной в самом узком месте.

Два других направления — через Чонгарскую железнодорожную дамбу и косу — Арабатскую стрелку — его не беспокоили.

На первом курсировали бронепоезда, поддерживая огнем засевших в окопах стрелков и пулеметчиков, а у косы встала на якорь канонерская лодка, и большевики вскоре оставили все попытки, так как точная стрельба из восьмидюймовых орудий произвела на них ошеломляющее впечатление.

Сам перешеек Слащев решил не оборонять — в промерзлой степи, под пронизывающим ледяным ветром, без жилья и даже землянок, он потерял бы больными всех своих солдат. И своевольно, наплевав на приказы, отвел части к Юшуню, к теплым домам.

Красные несколько раз попытались ворваться в Крым — но теперь климатические факторы обернулись против них. Ведь тридцать верст пути по холоду выматывали самых крепких, и красноармейцы даже не могли согнуть замерзшие пальцы, а «слащевцы», сытые и только вышедшие из теплых хат, безжалостно отбрасывали их стремительной контратакой при поддержке артиллерии и пулеметов. И лишь черные бугорки насмерть замерзших большевиков служили страшными вехами для последующих атакующих.

Но не красные причиняли главное беспокойство в эти решающие дни. Слащева буквально задергали ежечасные звонки и телеграммы с побережья. Губернатор, градоначальники и прочие должностные лица в истерике просили его сообщить, как идут дела на фронте, чтобы в случае прорыва обороны иметь возможность уплыть из Крыма.

И «достали» — отбив самую сильную атаку красных, генерал на очередной запрос гневно сказал офицеру связи: «Передайте, пусть тыловая сволочь слезет с чемоданов».

Исполнительный связист передал слова в точности — скандал вышел грандиозный, но успокоившиеся крымчане, решив, что защита наконец надежная, совсем перестали его дергать.

Конечно, перебрось красные пару дополнительных дивизий, удержать полуостров вряд ли бы удалось. Но в том и дело, что не было этих лишних дивизий — белые отчаянно оборонялись на Дону и Маныче, пока сами не перешли в контрнаступление.

В марте, сразу после заключения с красными перемирия, слова Слащева встали для него боком. Его бы отрешили, приказ был готов, однако спас новый командующий Черноморским флотом адмирал Колчак, потребовавший передачи именно ему всей обороны Крыма, оставив талантливого, но едкого генерала на прежней должности.

Яков Владимирович не скрывал своего презрения к «старым» генералам царского производства — они умели воевать только навалом, «пушечным мясом», не признавая маневр и кладя в лобовых атаках своих солдат.

Мерилом успеха такие «полководцы» считали потоки крови, а в штабах это только закреплялось — ибо там искренне считали, что не может победа быть достигнута с малыми потерями.

Такой цинизм приводил Слащева в бешенство, и он громогласно обвинял своих коллег в бездарности и безынициативности, в том, что они забыли заветы великого Суворова воевать не числом, а умением.

Вот тут-то он обрел огромное число недоброжелателей, ибо слишком многие отнесли эти слова на свой счет. От очередной угрозы отставки спас государь-император Михаил Александрович (Слащев искренне не признавал его, только «величеством», да еще и регентом).

И не просто спас, а признал его заслуги перед Россией награждением ордена Святого Георгия 3-го класса и назначением на должность командующего только что созданного Одесского округа, из которого большевики еще продолжали выводить свои части, а румыны придвинули свои войска прямо к Днестру…

Берлин

(2 октября 1920 года)

— Шуруй обратно, дед, а то требуху выпустим. Надоел ты нам за эти дни, немчура бестолковая!

Рослый чекист в скрипящей кожаной куртке, что при царе была положена только офицерам ударных штурмовых частей, с усмешкой посмотрел на старика-немца, что вылез в очередной раз на свет из подвала, где обретался на своем лежбище.

Не вовремя высунулся!