Возрождение Завета - Майкл Стэкпол

Еще одна задача, отвлекающая меня от главной цели.

Этого Виктор допустить не мог, и потому запрет вещания за границы Синдиката был единственным реальным решением. Как ни любил Виктор свободную и открытую прессу, бывают случаи, когда и автократическое устройство Синдиката полезно.

Он тяжело сглотнул, когда в сад вошла Оми. Слева от Виктора огни голокамер осветили ее появление, и от их яркого света ее кимоно казалось светящимся. Что-то неземное появилось в ее красоте, и у Виктора мелькнуло неприятное воспоминание о месте, где он беседовал со своим отцом и ее дедом.

Будто она парит в дверях между нашим миром и потусторонним.

Оми прошла мимо, ничем не показав, что видит его присутствие. Гравий дорожки слегка скрипнул под ее шагами, и кимоно ее чуть слышно зашелестело, когда она опустилась на колени на татами у ног Виктора. Перед ней стоял низенький лаковый столик — чуть больше подноса, — а на нем бутылка саке, чашка, клочок рисовой бумага и острый нож танто. Рукоять ножа обернута белым шнуром, а гарда и крестовина были из литой платины.

Левой рукой Оми взяла бутылку, чуть плеснула в чашку и поставила бутылку на столик. Капля скатилась по стенке бутылки слезой, и у Виктора сжалось сердце. Он хотел остановить ее, отбросить прочь столик и нож, но знал, что это пьесой не предусмотрено.

Оми подняла чашку к губам и осушила ее двумя глотками, потом поставила на стол. Положив руки на бедра ладонями вверх, она обернулась к голокамерам.

— Комбан-ва. Я — Курита Оми. — Она остановилась, сделала глубокий вдох. — Я обращаюсь к вам из Дворца Святилища Безмятежности. Здесь ждала я семь лет назад, пока мой брат, отец и дед бились с Дымчатыми Ягуарами, сокрушая попытку Кланов отобрать у нас Люсьен.

Синхронный перевод Кая давал Виктору смысл слов Оми, но спокойная настойчивость ее голоса не отвечала важности их значения. Она подчеркнула, где была во время нападения Кланов, чтобы установить связь между собой и аудиторией и напомнить, что она была с ними в тот день. Ее интонация говорила людям, что она тоже страшилась и сомневалась, но одолела страх и сомнения и готова была разделить судьбу с воинами, защищавшими планету.

— И здесь, два дня назад, когда я с моим другом, принцем Виктором Дэвионом, вспоминала этот скорбный и торжественный день, три человека сделали то, что не смогли сделать Кланы. Они прокрались безмолвными улицами Люсьена и через стену проникли в мое святилище. Они вошли в этот самый сад. — Оми показала на голокамеры, но подняла руку повыше, чтобы зрители не подумали, что она указывает на них. — Они пришли, чтобы убить меня. — Голос Оми упал до шепота. — Эти люди заявили, будто я нарушила предписания Чистоты и Гармонии. Они назвали меня шлюхой Дэвиона. Они пришли убить меня, и убили бы, ибо в тот вечер здесь я была без защиты. Я бы погибла, не будь здесь Виктора. Он был страшно ранен в этой битве, но сразил убийц, сразил той самой катаной, которую преподнес ему мой отец в день прибытия.

Когда до Виктора дошел перевод лжи Оми, он сумел сохранить бесстрастное лицо. Он знал, что убил лишь двух из троих нападавших. Оми своей рукой подобрала катану первого убийцы и обезглавила его товарища, склонившегося над трупом. Хотя предания самураев полны рассказами о женщинах-воинах и Оми не менее искусна, чем героини этих преданий, ее образ в Синдикате как Хранителя Чести Дома был слишком мягок и утончен для такого деяния. Никто не усомнился бы в ее способности убить нападавшего, но эта реальность противоречила вымыслу, представленному ее народу.

Ради нее и ради меня эта ложь должна стать правдой.

— Виктор, который был моим защитником в эту ночь, стоит здесь как мой кайсяку. Мечом, которым он спас меня от убийц, он сейчас спасет меня от бесчестья. — Оми подняла со стола клочок рисовой бумаги. — Он сделает так, что я почувствую боль лишь сердцем, но не телом. — Оми глядела прямо в голокамеры. — Убийцы сказали, что я нарушила Заповеди Чистоты и Гармонии, и я не могу не предположить, что именно так подумали и вы. Я не могу вынести такое бесчестье, ибо это неправда. Мне больно — так, что не описать словами, — думать, что вы решите, будто я так мало считаюсь с вами, с нашим народом, с нашими традициями, чтобы нарушить Заповеди по личным причинам. Я жила ради нашего Синдиката и продолжать жизнь могла бы лишь ради него. Если я не слуга вам — то я никто и ничто. Я не стану отрицать, что люблю Виктора Дэвиона. Много лет он был моим другом. Он рискнул подвергнуться гневу народа своего, чтобы по моей просьбе спасти моего брата Хохиро из рук Кланов. И всегда Виктор был человеком чести. То, что делили мы сердцем и умом, мы не позволили себе разделить телом. Наша любовь не нарушила Чистоту, она определила Чистоту. — Оми подняла подбородок, обнажая горло, чтобы зрители видели белую кожу, которую сейчас вспорет танто. — Не была наша любовь и дисгармоничной. Я целиком и полностью подчинялась велениям отца моего. Ценой, которой потребовал от меня отец за право просить Виктора о спасении Хохиро, был мой полный отказ от общения и переписки с Виктором. Я повиновалась, хотя каждый день этого запрета уносил частичку моей души. Я пошла на то, чтобы это выдержать, дабы Синдикат не лишился моего брата, чтобы у Дракона остался наследник. Таково было мое место, таково было мое назначение, и я повиновалась ему. Это мой дед, Такаши-сама, снял запрет. Этим он одобрил и поощрил чувства, которые я питала к Виктору. Никто и никогда не сможет сказать, что мой дед позволил бы своей внучке опозорить себя или свой народ. Он знал меня. Он знал, как я поступлю, он знал, что может мне довериться и я никогда не совершу ничего, что покрыло бы мой дом позором. Мой отец понял мудрость своего отца и не восстановил запрет, унаследовав трон Дракона.

Оми опустила руку и взяла танто, обернув рукоять рисовой бумагой. Три сантиметра лезвия остались свободными. Продолжая говорить, она медленно подняла сталь к горлу.

— Стыд, который я испытываю, позор, который я не могу пережить, — в том, что я каким-то образом позволила вам поверить, будто поставила себя выше своего народа. То, что вы можете так подумать, указывает на какой-то недостаток в моем характере. Я не могу его исправить, ибо, если бы могла, зачем было подсылать ко мне убийц? Я всегда старалась представлять ваши надежды, мечты, желания и честь — и не смогла этого. Искупить такой провал можно лишь одним способом.

Виктор заметил едва уловимую дрожь руки Оми, когда она поднесла лезвие к шее. Она приставила острие, и Виктор выхватил катану из ножен. Сомкнув левую руку на рукояти, правой он поднял лезвие. Ему предстояло ударить быстро, обезглавив Оми одним ударом еще до того, как боль от разрезанного горла отразится на лице.

Миллиметр за миллиметром приближалось острие танто. Виктор ждал, рука была как свинцовая, боль в груди стала распространяться, подобно раку. Дрожи в руке Оми, прижавшей острие к коже и чуть вдавившей его, вторил собственный трепет Виктора, отчего лезвие чуть колебалось в воздухе.

В какой-то миг лезвие в руке Оми перестало дрожать, и Виктор понял, что Оми набралась решимости совершить сеппуку. Какой-то голос в душе кричал, что это безумие, но клинок в руке Виктора застыл, и принц был готов исполнить свой долг.