Лес на той стороне. Зеркало и чаша - Елизавета Дворецкая

– Там засел воевода Хотобуд, – повторил Новина. – А с ним наш князь.

– Но ты же только что сказал, что он убит!

– Не князь Вольга, а другой, новый. Сын его, Вадимир Волегостич. Мал он еще, десять годов едва сравнялось, да других нету никого, от всего рода он один остался. А мы, то есть отцы и деды наши, когда князя Вадиму Старого на княжение звали, ряд такой ему дали, чтобы, значит, других князей не звать и не искать, а его потомство чтобы одно владело нами. Вот ряд свой и соблюдаем. Один у князя Вадимы Старого был сын, князь Вольга, он нами владел, у князя Вольги один сын – он нами владеть один должен. Мы свое слово держим. Ведь богами клялись и чурами своими, ходу назад, значит, нету. А Хотобуд вон что задумал!

– Что он задумал? Хочет сам быть князем? – Избране мимолетно вспомнился Секач.

– Оно и есть. Он князев кормилец, а теперь захотел и воеводой стать. А пока князь мал, сам Хотобуд, считай, над нами князем будет. А мы его не желаем! Дурак он, прости Сварог, а руки загребущие. Всех нас в холопы заберет, дай ему власть.

– Да и князя на своей дочери женить желает! – добавил один из стоявших рядом с Новиной. Видя, что пришельцы настроены мирно, плесковцы немного оживились.

– А дочери его все семнадцать, какая же она ему пара! – воскликнул еще кто-то, и толпа загудела.

– Она горбатая, потому он ее и не выдал до сих пор! А теперь хотел за князя пристроить!

– Вече ему отказало, а он возьми да воеводу убей! – продолжал Новина, перекрикивая своих людей. – Прямо битва была его дружины и Мирославовой, чуть не перебил все вече, кто успел за ворота выбежать, тот только и уцелел. Зятя моего зарубили, вот, мести ищу! Теперь он, собака, в детинце заперся. Все бы ничего, да ведь и князь с ним. Как бы не сделал чего худого, князь-то ведь еще дитя, за себя постоять не может. Сирота он теперь. – Новина вздохнул. – У меня внучок вот, что тоже теперь сирота, ему как раз однолеток. Мы ему, князю Вадиме-то младшему, одни теперь родители. Не дадим в обиду сироту. Ведь богами клялись… А Хотобуд его не выпускает, пока, говорит, все ему не дадим, чего хочет, не выпустит.

– Ну, уже не все… – прибавил голос из толпы.

– А, да. Кроме дочери, – вспомнил Новина.

– А что с ней? – полюбопытствовал Хедин.

– Его двор люди разнесли, когда он в детинце заперся. Что оставалось, разграбили, а дочь утопили. – Новина кивнул на угрюмую серую реку. – Чтобы, значит…

– А прежний воевода убит? – уточнила Избрана.

– Убит.

– В Плескове есть хоть какая-то власть?

– Пока мы, старосты, а еще святилище. – Новина кивнул за реку, где тоже на мысу возвышался вал и частокол святилища с коровьими черепами на кольях. – Там правит сейчас Огняна, князю Вольге она тетка, а князю Вадиме Старому она сестра была.

– Обещала Хотобуда проклясть, если ворота не откроет, – опять прибавил голос из толпы.

– А если, значит, мы князя своего не выручим, нам Изборск нового князя даст, – продолжал Новина. – А мы нового не хотим, потому как Вадиме Старому клялись…

Избрана не дослушала: ей уже все было ясно.

– Надо идти туда. – Она повернулась к Хедину. Из всей верхушки когда-то многолюдного и сильного города оставалась только княжна-жрица, и в ней Избрана видела единственную достойную себя собеседницу.

– Пойдем, – согласился Хедин и огляделся. – Если нас пропустят эти милые люди.

Но те, кто стоял вокруг них, переглянулись и решительно сомкнули строй, выставив вперед копья. Строй их никуда не годился, и варягам ничего не стоило бы его прорвать, но Избрана желала по возможности договориться мирно.

– Зачем вам в святилище? – спросил Новина, воинственно глядя на них из-под своего щегольского шлема, который смотрелся на нем так странно и неуместно.

– Мне нужно повидать старшую жрицу, – ответила Избрана. – Пропустите нас. Мы не причиним ей вреда.

– Пусть сама скажет, допустит вас или как, – решил Новина. – Космина, беги скажи ей. Если скажет, что можно пустить, – пойдете.

Гонец убежал, а дружина тем временем расположилась немного отдохнуть. Но оружия из рук варяги не выпускали и бдительно следили за плесковцами, а те не менее бдительно следили за чужаками.

Избрана уже подумывала, не занять ли какой-нибудь из пустующих домов возле пристани и не устроиться ли на отдых более основательно, когда посланный наконец вернулся.

– Жрица спрашивает, кто эта женщина, которая хочет с ней говорить! – объявил он.

– Я… А ты так и будешь бегать туда-сюда? – спросила Избрана. – А нам ждать здесь до самой ночи? Лучше я сама пойду! – Она строго оглядела толпу, и под ее взглядом никто не посмел возразить. – Если вы опасаетесь моей дружины, то я пойду одна!

Хедин открыл было рот, но Избрана бросила ему быстрый взгляд – и он смолчал. Хитрый варяг видел, что решительность и твердость гостьи производят сильное впечатление на плесковцев, и посчитал неуместным возражать. В самом деле, в святилище ей едва ли грозит опасность, а повидаться с жрицей стоит поскорее.

– Когда будешь с ней разговаривать, помни, что у тебя за спиной сорок вооруженных мужчин, – шепнул княгине Хедин на северном языке. – По нынешним временам это даже очень много. Если повести себя умно, то в обмен на нашу помощь можно много чего выторговать.

– Помощь! – только и сказала Избрана. Она явилась сюда просить помощи, а выходит так, что ей предстоит ее оказывать! Судьба еще раз усмехнулась своим переменчивым ликом, но Избрана уже разучилась удивляться.

Новина выделил Избране троих сопровождающих, и она поехала в обратную сторону. Оставив лошадь, она села в лодку, и провожатые перевезли ее на другой берег Великой, к святилищу. От берега к нему вела настоящая дорога: через равные промежутки с двух сторон стояли деревянные идолы в человеческий рост, изображавшие умерших предков, вдоль цепи которых ныне живущие приближаются к божеству. На частоколе красовались вылизанные ветрами и дождями коровьи черепа. Избрана вспомнила старое смоленское святилище, украшенное подобным же образом черепами прежних Сварожьих коней, и прибодрилась. В конце концов, она и та женщина, которая здесь правит, равны происхождением и воспитанием. Теперь, когда каждая из них осталась одна перед многочисленными бедами, они обязательно договорятся.

В открытых воротах стояла женщина, какая-то из младших жриц.

– Да пребудет всегда сила Рода и Рожаниц на этом месте! – сказала Избрана, остановившись в трех шагах перед ней. – Я хочу видеть старшую жрицу.

– Да будет с тобой благословение Рода! – ответила женщина. – Кто ты?

– Я – Избрана, дочь Велебора и Дубравки, смоленская княгиня.

Глаза женщины широко раскрылись, но она ничего не сказала и исчезла. Через некоторое время между приоткрытых воротных створок показалась новая фигура. Это была высокая и худощавая немолодая женщина, и ее совершенно седые длинные волосы были распущены в знак того, что она посвящает себя только служению божествам. Держалась она прямо и гордо, голубые глаза смотрели умно и ясно, а выражение морщинистого лица было открытым и уверенным. Жрица была одета в белую рубаху, накидку из собольего меха и красный плащ с золотой застежкой, со вписанным в круг золотым соколом. Она сразу заметила на груди Избраны почти такую же – только представители княжеских кривичских родов могли носить этот знак своего небесного покровителя, – а потом взглянула в лицо гостье. Просто одетая и усталая после долгого путешествия, Избрана и сейчас оставалась княгиней из рода Перуна и Прерады, и лицо старой жрицы смягчилось.