Последняя ночь у Извилистой реки - Джон Уинслоу Ирвинг

— Я не знаю, чем вам нагадил хромой поваришка, но у меня к нему свой разговор.

— Влез к ней в доверие, — сказал Молинари, указывая на Кармеллу. — Жил у нее, она его обихаживала, как могла. А он взял и сбежал.

— И драгоценности ее прихватил! — крикнул уборщик столов.

В ресторане знали, что парень не блещет умом, но такой идиотской выходки от него не ожидали. (Даже у Карла хватит мозгов понять: Кармелла не из тех женщин, у кого есть драгоценности.)

— Не думал я, что Стряпун будет красть драгоценности, — сказал Карл и вдруг насторожился. — А вы мне правду говорите? Вы действительно не знаете, где он?

— Не знаем! — крикнула одна из молодых официанток.

Она тоже переигрывала. К счастью, Карл этого не заметил.

— Хлыщ. Мерзавец, — добросовестно повторял Молинари.

— А вы что скажете? — спросил Карл у Пола Полкари.

Казалось, изготовитель пиццы лишился дара речи и вообще затаился. Когда кастрюли вновь загремели, персонал ресторана принял это как сигнал отойти от копа. Кетчум предупреждал: только не бросаться врассыпную, как испуганные куры. Нужно, не вызывая подозрений у Ковбоя, отойти на достаточное расстояние, освободив стрелку пространство для выстрела.

— Не слышу ответа! — крикнул Карл.

— Если бы я знал, куда он скрылся, нашел бы его и сварил заживо!

У Пола Полкари дрожали перепачканные мукой руки, в которых он держал дробовик. Он добросовестно целился, пока наконец не взял на мушку горло Ковбоя, почти скрытое несколькими подбородками.

— Да можете вы на минуту оторваться от вашей стряпни? — не выдержал Карл.

Он пробормотал какое-то слово (вероятно, ругательство). В этот момент Тони Молинари заметил его кольт. Карл засунул руку внутрь пиджака, пола которого оттопырилась, и главный повар увидел оружейную подвеску, неуклюже торчавшую возле подмышки толстяка. Пальцы копа царапнули по рукоятке длинноствольного револьвера. Рукоятка «сорокопятки» была с костяной инкрустацией. Наверное, из оленьего рога.

«Что же ты медлишь, Пол? — думал Молинари. — Этот жирный молодчик глядит прямо на тебя. Стреляй!»

К своему удивлению, Кармелла думала то же самое. Она изо всех сил сдерживалась, чтобы не заткнуть руками уши.

Пол Полкари не годился на роль стрелка. Изготовитель пиццы был мягким, незлобивым человеком. Сейчас ему казалось, что у него в горле застрял комок из муки. Он пытался крикнуть: «Эй, Ковбой!», но слова не произносились. А Ковбой продолжал щуриться в сторону кухни. Полу не нужно был ничего говорить. Достаточно нажать на спусковой крючок, и выстрел ослепит Карла. Но Пол этого не мог. Точнее, мог, но не сделал.

— Ну и черт с вами, — буркнул помощник шерифа, недовольный упрямством местного повара.

Он повернулся и пошел к выходу. Молинари встревожился: теперь Ковбой был недосягаем для выстрела. Потом Карл вновь запустил руку в пиджак, и все застыли на месте. («Сейчас достанет свой кольт», — подумал Молинари.) Но помощник шерифа достал не револьвер, а всего-навсего визитную карточку, которую подал Кармелле:

— Если этот хромоножка даст о себе знать, позвоните мне.

Карл не переставал улыбаться.

В кухне стало подозрительно тихо. Молинари решил, что с Полом Полкари случился обморок.

— Тони, в кухню нужно было пойти тебе, — сказала ему Кармелла, когда Ковбой удалился из ресторана. — Но я не виню бедного Пола.

Зато Пол Полкари не переставал упрекать себя в малодушии. Тони Молинари потратил почти час, очищая «итаку» от муки. Однако Ковбоя они больше никогда не видели. Возможно, наличие оружия в кухне все-таки помогло. А что касается истории, сочиненной по настоянию Кетчума, должно быть, тупой Карл в нее поверил.

Когда все немного успокоились, Кармелла вдруг разразилась слезами. Ей было не остановиться. Все решили, что сказалось чудовищное напряжение тех страшных минут. Даже после отъезда Гамбы она столько не плакала. Однако нынешние слезы Кармеллы были вызваны не столько напряжением, сколько тем, что она понимала: кошмар Гамбы продолжался. Два месяца назад она сказала Кетчуму, что они вряд ли смогут кого-то убить. Но сейчас она чувствовала: окажись «итака» в ее руках, она бы выстрелила из кухни. Кетчум был прав: достаточно один раз взглянуть на Ковбоя и ощутить на себе его взгляд. Кармелла ощутила и теперь знала, что смогла бы нажать на спусковой крючок. Но такой случай так больше и не представился ни ей, ни всем остальным.

Честно говоря, Кармелла тосковала по Доминику сильнее, чем по мужу-рыбаку. И по своему Секондо она тоже тосковала. Она знала о дырочке, которую Дэнни провертел в двери комнаты, когда они еще жили на Чартер-стрит. Узнав о ней, Кармелла купалась несколько скромнее, но тем не менее позволяла мальчишке вдоволь насмотреться на свое тело. После гибели мужа и отъезда Анджелу на нее долго никто не смотрел. Когда в ее жизни появились Доминик и Дэнни, Кармелла была вовсе не против подглядывания двенадцатилетнего мальчишки за ее купаниями на кухне. Она лишь беспокоилась, как бы это зрелище не помешало ему в дальнейшем. (Кармелла не имела в виду его литературное творчество.)

Псевдоним, выбранный Дэниелом Бачагалупо, кого-то удивил, кого-то озадачил и разочаровал, но многих оставил равнодушными. И только Кармелла была счастлива и польщена таким выбором. Когда издательство выпустило роман Дэнни Эйнджела «Семейная жизнь в округе Коос», Кармелла не сомневалась: Секондо всегда знал, что он — ее второй, приемный сын. А ее обожаемый, любимый, незабвенный и погибший Анджелу был и останется незаменимым. Это знала и сама Кармелла, и все, кто работал в «Vicino di Napoli».

Часть третья

Округ Уиндем, штат Вермонт,

1983 год

Глава 7

«Беневенто» и «Авеллино»

Дом был старым и немало пострадал от близкого соседства с рекой Коннектикут. Несколько его квартир тоже пострадали, но не только от реки. Одну изрядно доконали студенты Уиндемского колледжа, жившие здесь в шестидесятые годы. Тогда квартплата была низкой. Теперь она повысилась, хотя и не слишком. На реке Коннектикут провели очистные работы, и город Браттлборо стал привлекательнее. Квартира повара располагалась на втором этаже. Дом стоял на Мейн-стрит, но окна квартиры выходили на другую сторону, позволяя наслаждаться панорамой реки Коннектикут. По утрам Доминик обычно спускался в свой пустой ресторан и на такой же пустой кухне варил себе кофе эспрессо. Из окон кухни тоже был неплохой вид на реку.

На первом этаже этого обветшалого дома всегда помещался либо магазин, либо ресторан. Через дорогу с ним соседствовали магазин одежды армейского и флотского образца и местный кинотеатр «Лэтчис».

Мейн-стрит тянулась от подножия холма до его вершины. Дом, где жил повар, находился примерно посередине.