Найти и уничтожить - Александр Тамоников

– Я твою контору на куски разнесу! Как фамилия босса?

– Его зовут Валентин Викторович Щукин, если тебе это надо, но не советую связываться с фирмой, крышкой накроешься! Но все, милый, мне еще собраться надо!

Георгий швырнул телефон на кровать!

Тварь, прошмандовка, подстилка, мразь! Обломать ему кайф?! Ему, МОНСТРУ? Да как они смели? Босс заставил, видите ли? Ну что ж, Щукин, считай, что ты подписал себе смертный приговор! Никто не смеет посягать на желания Монстра, никто! И ему придется доказать это! Ментов им оказалось мало? Внутри бесился зверь и требовал своей жертвы. Завалить этого Щукина? Не то! Зверю этого будет мало, ему нужна женщина, истерзанная, мертвая баба! Его надо насытить, иначе он начнет жрать изнутри самого Георгия. Но как это сделать сейчас? Стоп! Но сегодня же...

Монстр начал быстро собираться.

Он знал, как насытить зверя, получив и свой настоящий кайф!

* * *

Скромный праздник по случаю дня рождения Евгения Полонина был в самом разгаре.

На нем присутствовало всего три человека: сам виновник торжества, ночной сторож лагеря Трофимыч да медсестра Валя.

Но было весело! Благодаря виртуозному мастерству Трофимыча играть на баяне и петь песни. Порядком опьяневшие, Евгений и Валентина тихо подпевали жалобным песням, которые пел сторож. Его репертуар составлял в основном тюремный шансон: в свое время нынешнему охраннику пришлось двенадцать лет помыкаться по пересылкам и лагерям. Никто не знал, за что сторож оттянул столь длительный срок, а сам Трофимыч предпочитал никому ничего не говорить. Лишь отвечал на случайно заданный вопрос: за дело!

Время приближалось к полуночи, когда сторож, отложив баян, предложил:

– Ребята, давайте еще по одной махнем, и в разбежку. Мне еще службу блюсти, да и вам на отдых пора.

Он разлил по стаканам водку для мужчин, вина для Вали.

– За тебя, Жень! Расти, как говорится, большой и не будь лапшой! Удачи тебе и счастья в жизни!

Тост приняли и выпили.

Трофимыч уложил баян в футляр, поставил его в угол, с трудом поднявшись из-за стола, пожелал:

– Спокойной ночи!

И вышел из комнаты фельдшера, а затем и из лазарета.

* * *

Евгений и Валентина остались одни.

Медсестра, подняв руку ко лбу, воскликнула:

– Ой, Евгений Сергеевич, что-то голова кружится!

– У меня тоже, Валь, – ответил Полонин, – да и немудрено, это с ума сойти, столько выпить!

Валя неожиданно спросила:

– Извините, Евгений Сергеевич, один вопрос можно?

– Тебе, Валентина, сегодня все можно!

Медсестра подошла к окну:

– Я как-то раньше стеснялась, но сейчас ответьте, пожалуйста, если можете и желаете, конечно, Евгений Сергеевич... Почему на торжество ваша супруга не приехала? Мне кажется, она должна была бы сегодня быть здесь!

Полонин объяснил:

– Ты права, Валя, супруга должна была и обязательно была бы здесь... если бы не одно «но». Рита, жена моя, к сожалению, сильно больна. Мы пытаемся справиться с недугом, но пока ничего не удается, болезнь прогрессирует.

– Извините, Евгений Сергеевич, и поверьте, я сожалею, что...

Врач не дал договорить сестре:

– Не надо, Валюш, и спасибо!.. Интересно, почему Жора Буров не явился? Он же обещал! С ним было бы гораздо веселее!

Но Валя ответила:

– А мне ваш друг, простите, не понравился! И я довольна его отсутствием. Мне отчего-то он показался каким-то скользким, слащавым, похотливым, этаким волокитой за каждой юбкой!

Полонин рассмеялся:

– Да нет, ты ошибаешься, Валя, мужик он нормальный, а вот насчет юбок, это ты попала в десятку! Женщины всегда были и продолжают оставаться его слабостью! Но что в этом плохого? Он не женат, встречается с дамами одинокими, семьи не рушит, никому зла и страданий не приносит.

– Ну, не знаю, – ответила Валя, – может, я и предвзято отнеслась к вашему товарищу, но он мне не понравился ни как мужчина, ни как человек! Ненадежный он, двуличный какой-то, вот и все!

Полонин не стал переубеждать сестру, сказав:

– Что ж, Валя, каждый человек имеет право на собственное мнение и личную жизнь. Оставим этот вопрос, а лучше уберем со стола, и по комнатам! Что-то в сон потянуло!

– Только одну минуту, Евгений Сергеевич, мне выйти надо, а потом и сделаем уборку, покурите пока!

Валентина вышла и направилась в противоположный, не освещенный конец коридора, где находился туалет.

* * *

А в то время когда Трофимыч пел одну из своих последних песен, через забор со стороны заболоченного оврага перемахнул человек в черном. Оказавшись на территории лагеря, он быстрыми перебежками рванулся к зданию лазарета, к единственному светящемуся в нем окну комнаты фельдшера. Человек пробежал в метре от мучающегося в начинающейся ломке и оттого бодрствующего бомжа. Который выполз из своей берлоги по малой нужде.

Бомж, или Борис, брат работницы столовой, едва успел уклониться от столкновения с незнакомцем, нырнув в осоку, колышущуюся под порывами сильного ветра. Оказавшись в своем лежбище, он несколько раз ударил себя рукой по голове. Подумал, неужели, глюки начались? Тогда дело – табак! Нужна помощь, а где ее здесь, в поселке, получить? Нужны специалисты-наркологи с их препаратами, каковые можно было найти только в городском наркологическом диспансере, а как туда попасть? Вдруг пришла мысль, а не показался ли ему этот мужик? Надо проверить. Он пополз к выходу из осоки. Но видение не исчезло, напротив, на фоне стены лазарета, около светящегося окна, отчетливо был виден силуэт мужчины в черном. И это были не глюки, что немного успокоило Бориса.

Он прополз еще вперед, заинтригованный странным появлением незнакомца. Борис начал наблюдение за появившимся неизвестно откуда и непонятно зачем незнакомым человеком.

Тот, не замечая за собой контроля со стороны, стоял у окна и слушал льющуюся через открытую форточку тоскливую, словно похоронную, песню.

В карманах его куртки лежали хирургические перчатки, презервативы, заточенный под бритву перочинный нож и небольшой запас черной липкой ленты.

* * *

Буров присел, слившись в единое целое с темным фундаментом, и слушал, о чем говорили внутри комнаты двое мужчин и женщина. Они были изрядно пьяны. Особенно мужчины, женщина еще держалась, но и она была подшофе. Человек в черном сидел под окном, а за ним из осоки во все глаза смотрел бомж и наркоман Борис.

Услышав, как ушел пожилой мужчина, которого в компании называли Трофимычем, а женщина собралась в туалет, мужчина, хорошо ориентирующийся в расположении помещений лазарета, приподнялся, пригибаясь, тихо ступая по траве, перебежал в конец здания. Туда, где вскоре за матовым стеклом узкого окошка загорелся тусклый свет. Затем он вернулся, снял туфли, натянул на руки перчатки и толкнул третье от туалета окно лазарета.