Битва за Севастополь. Одиночный выстрел - Алла Бегунова

Какую-такую новую Марютку ожидал встретить в кабинете первого секретаря ЦК ВЛКСМ литератор, избалованный успехом у публики, — неизвестно. Навстречу ему шагнула красивая молодая женщина, довольно рослая, стройная, спортивного телосложения, с отменной армейской выправкой, в новенькой офицерской гимнастерке, с правительственными наградами на груди. Борис Андреевич растерялся. Все-таки хладнокровных фронтовых убийц — именно так называли снайперов некоторые его коллеги по перу — он представлял себе несколько иначе. Возможно, обветшалые образы Гражданской войны, которую Лавренев провел в закаспийских степях в схватках с басмачами, еще довлели над ним и мешали быть объективным. Писатель никак не мог найти верного тона в разговоре, и Людмила Михайловна подсмеивалась над ним, но не дерзко, как она умела, а вполне интеллигентно.

Она не ответила прямо и точно ни на один его вопрос.

С пустым блокнотом Борис Андреевич отправился восвояси.

Между тем договор с издательством был заключен, аванс выплачен, время сдачи рукописи неумолимо приближалось. Не зная, что делать дальше, Лавренев пожаловался на снайпера Люду в Главное управление политической пропаганды РККА. Там пообещали разобраться и вскоре действительно дали ему телефон общежития Наркомата обороны, где Павличенко обитала. Писатель позвонил, она согласилась на вторую встречу.

«…Ветер шевелил пушистые, видимо, мягкие, как у ребенка, коротко стриженые волосы. Дымная прядка их колыхалась над чистым, выпуклым девичьим лбом. Лицо тонкое, нервное дышало выражением порывистой неутоленности, глубокой страстности характера. Его лучше всего могли определить лермонтовские строки: “Он знал одной лишь думы власть, Одну, но пламенную страсть”.

Лицо это говорило о хорошей цельности человека, о характере, способном только на прямое действие, не признающем никаких компромиссов, никаких сделок с собой. Темные карие глаза с золотой искоркой сидели под узкими бровями. Они казались даже хмурыми…»[12]

Вероятно, это — самая правдивая часть очерка.

В остальном писателю пришлось переплетать отдельные факты биографии героини со своими выдумками, отчего произведение приобрело черты фантасмагорические. Например, Людмила не сказала ему о том, что была замужем за Алексеем Павличенко, что она — русская, что ее девичья фамилия Белова, что она имеет сына одиннадцати лет. Также она не объяснила, когда и откуда ушла добровольцем в армию, и в брошюре появилось красочное описание бомбежки Киева, которую она видеть не могла, ибо уже находилась в Одессе, и трогательный разговор с матерью, в то время отправившейся на поезде в эвакуацию в Удмуртию.

Нечто нервное прозвучало в ее рассказе об уходе из школы № 3 в городе Белая Церковь, и писатель почувствовал скрытую боль. Отчего она возникла и почему до сих пор живет в душе смелой воительницы, осталось для него загадкой. Говорить об этом собеседница отказалась наотрез. Потому у него появились рассуждения о неуправляемом, хулиганском характере подростка Люды и острой нелюбви к ней всего педагогического коллектива.

Кроме того, Лавренев перепутал даты с поступлением ее на завод, в университет и в Снайперскую школу. Но от себя прибавил: милая девушка никогда не любила военное дело, но зачем-то научилась стрелять из винтовки, а потом диплом Снайперской школы спрятала и забыла о нем, так как всегда мечтала изучать историю родной Украины и особенно — биографию Богдана Хмельницкого.

Само собой разумеется, информацией о правилах стрельбы, работе снайпера на огневой позиции, об оптических прицелах, о винтовках Мосина и СВТ-40, о приемах маскировки Людмила с автором повести «Сорок первый» не поделилась. Столь же скупо она обрисовала свои фронтовые будни и не ответила на его вопрос про первый выстрел по врагу.

— Придумайте что-нибудь сами, Борис Андреевич, — сказала она, легко поднимаясь со скамейки на бульваре на площади Коммуны, где они, разговаривая, провели примерно час.

— Вам неинтересно, что я о вас напишу? — спросил уязвленный ее советом литератор.

— Ну, вы же — классик советской литературы, и плохо не напишите. Вам не позволят, не так ли? — по ее губам скользнула усмешка. — А подробности, о которых вы спрашивали, не нужны. Моя служба не кончена. Кто знает, где и с кем в будущем придется иметь дело…

Ошеломленный концом необычного интервью, Лавренев шагал от площади Коммуны по Селезневской улице к станции метро «Новослободская». По дороге находилась «Рюмочная», заведение неброское, но с хорошей репутацией. Там буфетчица Матильда Ивановна по старому знакомству налила посетителю сто граммов настоящего, не разбавленного чаем армянского коньяка. Писатель выпил его залпом и немного успокоился.

Борис Андреевич был в два раза старше Людмилы, окончил Московский университет, поручиком артиллерии воевал на фронтах Первой мировой войны, из белой Добровольческой армии вовремя перешел в Красную Рабоче-Крестьянскую. В тридцатые годы написанные им пьесы «Дым», «Разлом», «Враги» с успехом шли во многих театрах Советского Союза. Обмануть бывалого «инженера человеческих душ» непросто, и Лавренев понимал, что Павличенко ему лжет, однако терялся в догадках: зачем?

Разве не ясно снайперу Люде, что из трех миллионов бойцов ее одну выбрали для почетной роли. После выхода брошюры в серии «Фронтовая библиотека краснофлотца» ее имя и биографию узнают тысячи и тысячи людей, она попадет в официальный пантеон героев Великой Отечественной войны. Это очень здорово и очень приятно. Но получается, младший лейтенант пехоты не ведает простой истины: слава приносит неплохие дивиденды. И девчонка упорно сопротивляется ему, создателю известных всему населению СССР произведений!

Но может быть, потому и лжет, что хочет раз и навсегда отделить выдуманную биографию от настоящей, сохранить инкогнито, избежать бесцеремонного вторжения чужих людей в собственную жизнь и жизнь своей семьи? Но что есть в ней тайного, в этой жизни? Впрочем, скорее всего ее даже не спросили, желает ли она стать фигурой этого пантеона. Идеальный солдат Люда лишь получила приказ, а приказы надо выполнять…

Придя к такому, на первый взгляд, парадоксальному выводу, Лавренев отправился в библиотеку, чтобы выписать из энциклопедии статьи про Богдана Хмельницкого, про город Белая Церковь, про историю украинского казачества. Дома он перелистал блокнот. Материала для заказанной ему брошюры в 38 страниц все равно не хватало. Зато Борис Андреевич придумал вопрос, на который Людмила обязательно ответит, и вновь набрал номер телефона в общежитии Наркомата обороны.

Сначала она говорила с ним неохотно, но, услышав вопрос, смягчилась и согласилась на третью встречу. Писатель расспрашивал об однополчанах, воевавших под Севастополем. Довольно много она рассказала о командире 54-го полка майоре, а затем подполковнике Матусевиче, с благодарностью упомянула командующего Приморской армией генерал-майора Петрова и произнесла несколько слов о снайпере Киценко, которого назвала «Леня». Лавренев внимательно наблюдал за ней и видел, как лицо Людмилы вдруг неуловимо изменилось. Но Павличенко, быстро взяв себя в руки, закончила фразу стандартно: «Отличный фронтовой товарищ, давний друг, в бою вместе мы, наверное, стоили целой роты…»