Моя Мия. На осколках первой любви - Лина Коваль

вещи в двухэтажном доме и спустились по тропинке к пристани, где у самого старшего Громова пришвартована небольшая лодка.

Белая, просторная красавица.

Мирон закутывает меня в плед поплотнее и тяжело вздыхает сзади.

— Бесполезное занятие, Карамелина. Ну как ты могла сама догадаться, что это именно Анжела всё подстраивала? Ты ведь не детектив?..

— Не знаю… Ну вот взять, допустим, ситуацию после вашего боя с Демидовым. Ведь в радиорубке со мной были только Тая и Энж. Ивы там вообще не было. А Энж ко всему прочему своими вопросами словно выводила меня на эмоции. Специально, понимаешь?.. Как я могла этого не понять?..

Досадно потираю лоб.

Мы сидим прямо на полу. Мирон нашёл какой-то небольшую походную «пенку». На ней и разместились.

На душе наконец-то штиль. Словно кровавые бои закончились и наступило мирное время.

— Потому что ты другая, — отвечает Мирон после раздумий.

— В смысле, глупая? — усмехаюсь и оборачиваюсь, чтобы поцеловать его.

Ловлю жёсткие губы ртом и смягчаю их, как умею. Лаской и любовью.

— Глупенькая, если только чуть-чуть, — шутит Громов мне в рот, обдавая горячим дыханием, и я прикусываю ему нижнюю губу в отместку. — Ай, зубастая блин.

Он откидывает голову назад и смеётся. Прозрачные глаза принимают на себя красивый цвет закатного солнца, а кожа становится будто ещё загорелее.

— Я шучу. Ты у меня умница-разумница, просто слишком добрая. Это ведь неплохо. Я сам прослежу, чтобы тебя больше не окружали такие, как Попова.

Умиротворённо вздыхаю и осматриваю ровную водную гладь, которая заканчивается безупречным оранжевым небом.

«Счастья полные штаны» — сказал бы мой дед-генерал.

Знаю… многие девушки считают, что обязательно необходимо быть самостоятельной. Выучиться, обрести профессию и суметь самой всего добиться. Я, безусловно, найду себя в этом мире. У нас ведь вся жизнь впереди. Но как же вдохновляют и успокаивают такие слова от любимого человека…

Они дают возможность выдохнуть и почувствовать себя девочкой.

За это качество мама когда-то полюбила папу. А я — в Мирона втрескалась ещё больше. Хотя, казалось бы, куда уж…

То, как моё любимый решает различные ситуации и остаётся при этом абсолютно спокойным — возбуждает меня не меньше, чем член, упирающийся мне в спину.

Уверенность и создание вокруг себя ауры безопасности — вот что самое сексуальное в мужчинах.

Мирон тянет меня за руку.

— Поднимайся.

— Зачем? — удивляюсь и сбрасываю с плеч тёплый плед. — Мне холодно и с реки дует ветер, пойдём уже в дом, а?..

— Погоди, блин. Не мешай.

Закатное солнце практически не греет.

Ёжусь от дрожи, пробегающей по телу, и покачиваясь вместе с лодкой, мрачно наблюдаю за тем, как Громов сёрфит в телефоне. Он выглядит напряжённым и это странно. Нервно потирает бровь.

Все неприятные ощущения проходят, когда в тишине прохладного июньского вечера, раздаётся известная песня Селин Дион из «Титаника».

— Боже, — выдыхаю и, не сдерживая смех, шутливо закатываю глаза. — Какая пошлость, Громов.

Прозрачные зрачки предупреждающе сверкают.

— Ты хотела романтики, — напоминает он занудно.

— Ты превзошёл все мои ожидания.

— Помнишь поцелуй Кейт и Лео? Повторим?..

Обвиваю его шею руками и привстаю на носочки, боясь свалиться. Лодка покачивается, но не сильно. Надеюсь, за бортом не окажемся.

— Как в четырнадцать? — усмехаюсь.

— Круче, чем тогда, — отвечает Мирон склоняясь. — Сейчас ты моя, и мы можем продолжить и потрахаться. Жаль, здесь нигде повозки нет, — озирается по сторонам.

— Блин, ну ты и пошляк.

Тёплые ладони обхватывают мои щеки и Громов нависает надо мной, горячо целуя. По венам удовольствие распространяется. Его губы настойчивые и порочные. С ума по нему схожу. Действительно, сейчас у нас получается лучше, чем когда мы были подростками.

— Погоди, — шепчет Мирон и лезет в карман лёгкой ветровки.

У меня сердце трепещет, ноги подгибаются и дело не в качке. Прикрываю рот рукой, боясь разреветься.

Он… предложение мне сделать хочет?..

Я… сразу соглашусь.

В следующие секунды хлопаю глазами и пытаюсь сгладить разочарование удивлённой улыбкой. Ну и чего это я расстроилась?.. Сама ведь носом воротила, когда он в ЗАГС звал.

Морщусь, пытаясь прогнать дурацкие мысли.

В руках у Мирона коробка, на бархатной подкладке которой аккуратно расправлена цепочка с хрупкой бабочкой. Та самая, что он оставил в новогоднюю ночь на моей кровати, в бывшей розовой комнате. А ещё в его руках серьги невероятной красоты.

— Отжал у Юльки, — подмигивает Мир. — Пусть тебе и не нравится мой подарок, но я выбирал его с душой. И он твой. Хочу, чтобы у тебя был. Юльке другое куплю.

В сердце словно иглы врезаются. Вспоминаю, как физически больно было носить на себе эту бабочку и знать… что ему не нужна.

— Сам выбирал? — аккуратно спрашиваю.

— Конечно, — удивляется Мирон и загадочно на меня смотрит. — А кто ж ещё?

— А это что? — касаюсь кончиками пальцев прозрачных, завораживающих своей красотой камней.

— Серьги тоже тебе, но Юлька ими попользовалась.

— Вот ведь егоза мелкая, — усмехаюсь и тут же осекаюсь.

Сестра Мирона с прошлых выходных отдыхает в каком-то санатории с тётей Настей. В последний раз, когда я её видела, выглядела она неважно.

Дую на тонкую венку на виске Мирона, пока он застёгивает на шее украшение. И пытаюсь разложить в голове пазл.

— Почему ты сказал, что мне… не понравился твой подарок?

Мирон смотрит на меня в упор, его взгляд темнеет.

— Лада рассказала о вашем разговоре в клубе, — произносит неохотно.

Округляю глаза.

— И-и-и? — протягиваю тихо.

— Ты сказала, что тебе не понравилось, но ты носишь… из жалости. А ещё, что я таскаюсь за тобой со своей дружбой, раздражаю тебя этим. Лада разозлилась, наговорила тебе гадостей, и вы поругались.

Его широкие плечи напрягаются, и я просовываю ладони под ветровку, чтобы немного расслабить их лёгким поглаживанием. У самой внутри такая злость зреет, что ещё чуть-чуть и взорвусь.

— Ого. Ты из-за этого разозлился?

— Скорее захотел расставить точки над «и». Но было и так понятно. А потом ты в универе сама сказала, чтобы я отвалил. Ну… я и отвалил.

Мотаю головой непонимающе и покрепче его обнимаю. Пытаюсь успокоиться, чтобы не наговорить ему про эту суку лишнего.

Я тоже буду биться за этого мужчину до последнего, поэтому немного, в глубине души даже понимаю Милованову. Но врать… вот так. Втоптать в грязь нашу дружбу с младенчества… Этого ей простить никогда не смогу.

Просто представить не могу, насколько ему было неприятно услышать такое, ну и я, конечно, потом добавила.

— Я так никогда не говорила, Мирон, — произношу твёрдо. — Я всегда дорожила нашей с тобой дружбой и дорожу сейчас. Я тебя очень люблю. И мне