Дочь Великого Петра - Николай Гейнце

— Ах, князь, как я боялась одного места в вашем парке, — вдруг сказала княжна, когда они опустились на круглую скамейку, устроенную внутри беседки и окружающую столик.

— Какого?

— Этой таинственной беседки, замкнутой громадным замком.

— Чего же вы ее боялись?

— Разве вы не знаете, князь, легенду о ней?

— Как же, слышал, и несколько раз.

— И знаете, князь, я вам теперь признаюсь, когда вы за обедом у вас, после погребения вашей матери, сказали, что лет сто тому назад один из князей Луговых был женат на княжне Полторацкой, я подумала…

Княжна Людмила вдруг остановилась и густо покраснела. Она только сейчас сообразила, что напоминание с ее стороны об этих словах князя похоже на вызов, на предложение.

«Это может совершиться и теперь, если только она меня любит», — промелькнуло в уме у князя Сергея Сергеевича, и он особенно любовно посмотрел на покрасневшую, как маков цвет, княжну Людмилу.

Яркий румянец, разливающийся во всю щеку, особенно идет к брюнеткам. Лицо блондинки прелестно только тогда, когда румянец на нем нежен, как лепестки еще не совсем распустившейся розы.

— Что же вы подумали, княжна?

— Нет, я не скажу…

— Почему же?

— Все это глупости… Может быть, это и не так.

— Скажите… Вы окончательно измучаете меня… Я любопытен.

— Говорят, это качество свойственно только женщинам… — повернула было разговор княжна, но князь не отставал.

— Скажите, пожалуйста, скажите…

— Я подумала, что не эту ли самую бывшую княжну Полторацкую замуровал ее муж, князь Луговой, в этой беседке.

— Если эта княжна Полторацкая, жившая сто лет тому назад, была так же хороша, как вы, княжна, то я понимаю своего предка, при условии, впрочем, если эта легенда справедлива.

— А вы ей не верите? — спросила княжна Людмила, все еще красная как рак, но теперь уже от последних слов князя, не поднимая на него глаз.

— Конечно, не верю… Бабьи россказни, и больше ничего… Просто там заперты какие-нибудь садовые инструменты, лопаты, грабли…

При этих словах княжна взглянула на князя. Смущение ее уже прошло.

— Было бы очень интересно это узнать наверное…

Князь вздрогнул. Желая порисоваться перед любимой девушкой, он усомнился в верности передававшейся из рода в род семейной легенды, а отступление теперь считал для себя невозможным.

«Пустяки, конечно, ничего подобного не было, бабьи россказни», — пронеслись в его голове как бы убеждающие его самого мысли.

Молодость и вольнодумство во все времена идут рука об руку, а в описываемое нами время в столичную жизнь вместе с французским влиянием последнее стало приливать с особенной силой. Князь Луговой не избег этого влияния. Если он не был в глубине своей души вольнодумцем, то старался хотя показаться им. Это-то старание и побудило его усомниться перед княжной в семейной легенде.

— Нет ничего легче убедиться в этом, — с напускной небрежностью уронил князь.

— Как же это?

— Я завтра прикажу сбить замок, вычистить беседку, а послезавтра я попрошу княгиню, вашу матушку, прокатиться с вами в Луговое, и мы будем пить чай в этой самой беседке.

— Что вы, князь, нет, нет, не делайте этого, — взволнованно сказала княжна.

— Почему?

— Да разве вы не знаете… На эту беседку наложен запрет под угрозой страшного несчастья тому из князей Луговых, который осмелится открыть ее.

— Говорю вам, княжна, что все это бабьи россказни.

— Нет, князь, нет, не делайте этого, — продолжала умолять княжна.

Эта настойчивость молодой девушки еще более раззадорила князя. Ему показалось, что она упрашивает его потому, что догадалась, что он сам трусит. Так как это было действительно правдой, то она-то и бесила его.

— Говорю вам, княжна, что это пустяки, вы сами убедитесь в этом… Послезавтра мы пьем чай в этой страшной беседке… Это решено бесповоротно.

— Я не буду от страха спать ночей! — воскликнула княжна.

— Стыдитесь, как можно верить в таинственное, — продолжал бравировать князь Сергей Сергеевич.

Разговор перешел на другие темы. Когда они вернулись в дом и князь стал прощаться, он действительно пригласил княгиню Вассу Семеновну на послезавтра вечером приехать в Луговое. Княгиня дала свое согласие.

Княжна Людмила, конечно, не преминула рассказать Татьяне о роковом решении князя.

— А что если там действительно окажутся они? — упавшим голосом спросила княжна.

— Это уже его дело…

— Но, милая Таня, ведь ты знаешь, что говорят, что на того из князей Луговых, кто откроет эту беседку, обрушится несчастье…

— Ну, может, это и пустяки…

— Ты думаешь?

Княжна искала успокоения, и, конечно, малейшее сомнение в возможности избежать для князя последствий прадедовского заклятия находило в ней желанную веру.

— Конечно, это пустяки, — еще раз подтвердила Татьяна, как-то загадочно улыбнувшись.

Княжна отпустила Таню и легла. Но заснуть долго не могла. Несмотря на некоторое утешение, принесенное ей словами Тани, все же мысль о том, что найдут в беседке, и пройдет ли это благополучно для князя Сергея Сергеевича, не давала ей долго сомкнуть глаза.

Не спала и Татьяна Берестова.

«Сам в пасть лезет князюшка!» — думала она.

Решение князя Сергея Сергеевича нарушить заклятие предков почему-то в уме Тани подтверждало возможность плана «беглого Никиты», высказанного им ей, Татьяне, в роковую ночь их первого свидания в Соломонидиной избушке.

Князь Сергей Сергеевич вернулся к себе в Луговое в отвратительном состоянии духа. Это состояние, как результат посещения Зиновьева, было с ним в первый раз. Происходило оно вследствие той душевной борьбы, которая в нем происходила по поводу данного им княжне обещания под влиянием минуты и охватившего его молодечества ни за что не отступиться от него. Между тем какое-то внутреннее предчувствие говорило ему, что открытием заповедной беседки он действительно накликает на себя большое несчастье.

Он лег спать, но сон бежал от его глаз. Когда он потушил свечу, ему явственно послышались тяжелые шаги в его спальне. Ощущение, что кто-то приближается к его кровати, охватило его. Князь дрожащими руками засветил свечу. В комнате никого не было.

«Какое ребячество!» — подумал князь, но свечи не погасил.

Вошедший утром камердинер князя нашел ее оплывшею и еле горевшею. В комнате было чадно.

Князь спал, видимо, тревожным сном, забывшись на заре. Ему снился какой-то старец, одетый в боярский костюм, грозивший ему пальцем. Этот палец рос на его глазах и наконец уперся ему в грудь. Князь чувствовал на своей груди тяжесть этого пальца. Словом, с ним был кошмар.