Телефонист - Роман Канушкин

– Знаю, – он весело смотрел на неё. – Но дай порепетировать: заседание Совета Федерации…

– Это ведь ты какие-то свои грехи отмаливаешь с этим бомжарой своим, – она не унималась.

– Не называй его так, не надо, – попросил он. От игривости в его тоне не осталось и следа. – Его зовут Дюба. Можно Игорем. Как меня. И он никуда не уйдёт. По крайней мере, до тех пор, пока я ему нужен.

– Может, ты женишься на нём?

– Прекрати, – сказал он. Но холод, если тот и мелькнул в его голосе, растаял. Глаза снова весело блестели. – Скоро всё закончится.

– Когда?

– Твоя удивительная манера ставить ногу на грудь, – пожаловался Игорь Рутберг. – Я не хочу ссориться, неужели не видишь?

– А я спрашиваю, сколько мне ещё терпеть вонь твоего дружка в доме?!

Он вздохнул:

– Любовь моя… У тебя есть прекрасный дом на Гарде. Я тебе предлагал купить на озере Комо, но ты сама его выбрала. У тебя и у мальчиков. А здесь – мой дом. И мальчиков. И Дюба – мой гость. Мы ведь когда-то так договорились?

– Ну и пожалуйста! – фыркнула она. – Оставайся со своим бомжарой.

Всё-таки не удержалась от драматизма. Развернулась и вышла вон, хлопнув дверью и оставив последнее слово за собой. А Игорь Рутберг показал ей язык. Эти навернувшиеся у неё слёзы – он уже привык – не то что игра, но и цена им – грош, так, выброс гормонов. Вернётся весёлая, спокойная и ещё более красивая. Вернётся ангелом.

– Ей скоро уезжать, – тихо подал голос Николай. – Вот и нервничает. Простите, Игорь Марленович…

– Ну да, – согласился Игорь Рутберг. Подумал и добавил: – Коль, лети в этот раз ты с ней, а не Митрохин.

– Как скажете, – отозвался Николай. – Но я там…

– Италия, весна… – Игорь Рутберг мечтательно закатил глаза. – Всё цветёт… отдохнёшь месячишко, ты заслужил. И мальчики к тебе привязались.

– Спасибо, Игорь Марленович, – сказал Николай.

– Не за что, дорогой, – ответил Игорь Рутберг. И подумал о Дюбе: вот как удивительно иногда всё может сложиться. Надо же, его ищет Ванга. Дюба был не в курсе нашумевших дел, так, только по слухам, но рассказал всё, как было.

– Похоже, я знаю её, тёзка, – с улыбкой кивнул Игорь Рутберг. Двумя движениями пальцев нашёл в своём телефоне фото; конечно, не из тех, которые нельзя было показывать, удивительно: скрытная Ванга не возражала против откровенных фоток, она вообще самая удивительная, – и повернул экран к Дюбе.

– Она, – признал тот и смущённо добавил: – Она не такая, как все. И она добрая.

– Да, – согласился Игорь Рутберг. – В курсе.

Сейчас, после драматичной до комизма ссоры с женой он думал о Ванге. Чувствовал себя всё более весело, прямо прилив сил какой-то. Только Ванга не устраивает драматично-комичных разборок. И слёз он её ни разу не видел. Гормоны есть у всех, просто Ванга не слаба на мокрые глаза, расстояние от источника до слёзных желез подлиннее. Намного. Только, похоже, она всерьёз решила его бросить. Игорь Рутберг отпускал поводок, знал, когда натянуть, знал, чем её привлечь, и она приходила. Отшучивался, потому что они и правда во многом были похожи, и им хорошо было вместе. Но поводок натягивался всё сильнее, Ванга словно упиралась ногами, шла к нему, но упиралась всё сильнее. Смешно, но неужели он настолько действительно привязался к ней? Наверное, он увидит её слёзы, её тяжеловесные слёзы в тот день, после которого она больше не придёт. Можно растянуть это мгновение, но нельзя сделать его бесконечным. Он нужен ей, потому что они похожи, и он знает её самые тайные и самые стыдливые фантазии, которых она не стыдится. Но эта история почти закончена, исчерпана, и Ванга теперь намерена двигаться дальше. Сама не знает куда, но дальше, без него. Хотя голос тела всё ещё удерживает её, Ванга действительно решила всё прекратить. Это волевое решение и, возможно, глупое, но ведь Дюба прав – она не такая, как все, и когда что-то, пусть даже самое соблазнительное, вдруг перестаёт устраивать, такие девушки без сожаления обрубают концы. Но сейчас у Игоря Рутберга ещё оставался козырь, замануха, как он его называл, он ещё знал, чем её привлечь.

– Эх, – весело произнёс Игорь Рутберг. – Всё бросить, жениться на ней. Будет кому хлопать дверью и показывать язык.

Игорь Рутберг допил свой джин-тоник. Николай вышел во двор, по которому Дюба с восторгом раскатывал в инвалидном кресле с движком. Николай – молодчина, он уже прошерстил сеть и уже отчитался, где можно заказать уникальный протез, за дорого, но дело того стоит. Возможно, Дюба сможет даже и бегать. Игорь Рутберг посмотрел на свой стакан, затем в окно, сквозь двор и куда-то далеко, за реку, где ещё, укутавшись в воспоминания, жило детство, и куда всё ещё можно было иногда прийти.

Жениться на Ванге и протез для Дюбы… Он сильный, тёзка, главное, чтобы нашёл это в себе и поднялся. Пусть бегает! А что, может, даже станет параолимпийцем.

Игорь Рутберг всё ещё смотрел куда-то сквозь пустой стакан и сквозь время. Радость и счастье никуда не деваются. Надо только помнить Путь. Ванга и Дюба…

– Тёзка, – проговорил Игорь Рутберг, – я не дам тебя в обиду. Я очень постараюсь не дать тебя в обиду.

Сухов и Ванга дочитывали рукописный текст, с трудом пробиваясь сквозь почерк Форели. Несколько раз Сухов ловил себя на том, что думает: «Ох, чёрт, что же творится в его башке? В его симпатичной башке?!» Может, Ванга права – он мог бы быть Телефонистом, но ему повезло, он стал писателем.

В другой раз он подумал: «Что это? Как он утверждает – пишет только развлечь читателя, и судя по тиражам, ему это удаётся? Или необходимость выпустить своих собственных потаённых чудовищ? Попугать, шокировать, показать потаённые страхи и фантазии, и выпустить чудовищ, которые в обычной жизни обычного человека спят глубоким сном и никогда не проснутся?!»

И они читали дальше. Это было даже больше того, на что они рассчитывали. Сначала Форель позволил им прочитать то, что было набрано, первые три главы, отправленные им вчера издателю. И всё труднее было отделаться от ощущения, что «Две свечи» являлись буквально сценарием для ролика, поученного ими первого апреля в 11:34 пополудни. А потом он дал им рукописные страницы.

– Я такого ещё не делал, – хриплым голосом признался Форель. Он то ли смущался, то ли его похмелье оказалось несколько посильнее, чем у Сухова. – Этого ещё не видел никто. Написал только что. Начал в Поляне. Так хорошо работалось, быстро; закончил уже здесь. Ольга знает, но не читала… Аркаша… Григорьев тем более.

– Вы не давали никому читать своих рукописей? – удивилась Ванга.

– Никогда, – как-то печально признал Форель. – Это даже ещё не набрано. Не прошло авторский фильтр. Это как ваши черновики, помните, Сухов, вы вчера спрашивали? Сырой обнажённый текст, – он болезненно поморщился. – Не давал. Не хочу, чтобы кто-то копался в моей голове.