Евангелие – атеисту - Борис Григорьевич Ягупьев

получил генеральский участок в 16 соток, огромный, по тем временам. Бог по-другому судил… Дом ставили быстро, с экономией нищеты: засыпали пустоты в стенах сырым шлаком. От этого в комнатах много лет была сырость. Потом шлак, видимо, высох, осел — слышимость в комнатах стала — как сквозь фанеру. Потолки низкие. Но для Ивана он был большой радостью. Никакого дома, кроме землянки, без «положения» брата и его денег у Ивана Ивановича не было бы, конечно. Кладку кирпичную делала только взрослые, но один ряд доверили Саньке под присмотром Ивана Ивановича.

Володя, старший брат, на штукатурке, которую клал, написал своё имя. Ох, какой скандал учинил ему отец! Пришлось затереть. Хотя ни я, ни Володя, ни матушка не поняли, что в том плохого? Завершал эту часть работы действительно Вова.

Снег уж шёл, когда две комнаты дома подводили под временную крышу, настилали толь, рубероид. Опасались взрослые — выдержит ли кровля тяжесть снега? Выдержала, хоть и провисла.

Мария родила Юрика в Колонце, а в доме он сделал свои первые шаги. А дядя Ваня умер… Глупо так…

В весенние каникулы приехал я, по обыкновению, в Быково. Был тихий такой день. Дядя Ваня спал в одном «солдатском» белье на широченной многоспальной самодельной кровати-топчане. В комнате были Борька да я. Не помню, где были остальные. Борька зачем-то полез в сундук с колодками и другими сапожными принадлежностями. Нащупал там початую отцом чекушку. С лукавой рожицей извлёк и мне показал. А дядя Ваня в этот миг возьми — да и открой глаза… Борька испугался и выскочил за дверь. Дядя Ваня бросился за ним следом. Борька побежал в поляне-болоту, а отец его за ним! Борька — к ельнику на болоте… Отец — за ним. А снег был сырой уж, наст жёсткий… ветер… позёмка… Борька убежал, скрылся за ёлками, да вернулся кругом домой. Иван Иванович где-то споткнулся и упал. Сразу подняться не смог. Холодным пришёл в свой каменный дом… упал, потерял сознание, думали, что уснул…Был отправлен в больницу, где и умер.

При жизни он часто жаловался, что голова болит у виска. Когда вскрыли его тело, то нашли большую опухоль в мозге… Он от неё так и так бы умер…

Борис, естественно, горевал о смерти отца… Отец мой выдал на расходы по похоронам некоторую сумму денег Сане, старшему сыну и сказал выбрать место для захоронения тела отца. Пошли втроём. Контору нашли. Там глядят, что с безотцовщины взять? Написали на бумажке, чтобы дали участок бесплатно. Однако за рытьё могилы надо было платить столько-то… Деньги были, но Борька сказал: «Выроем сами». Вырыли, но засомневались, поместится ли гроб? Решили померить. Сказали, чтобы я лёг в эту могилу. Они по краю ходили и на меня посыпались песок и камни. Борька спрыгнул мне на живот и откопал в первую очередь лицо, чтобы я мог дышать. А я от этого удара по животу проблевался, вытолкнув этим из себя песок, который попал в рот и нос. Когда уже смог, то вылетел из могилы — бежал, бежал и падал, снова бежал. Бежал от смерти…

Я, Витёк, после этого почти год заикался. Тогда для самоисцеления начал я стихи наизусть учить и читать вслух.

Помню — Сергей, мой младший брат, только родился — отец успел построить мансарду над домом. Получился как бы второй этаж. Над нашей половиной дома жила семья старшего брата Володи. У Володи уже была Галчонок, дочка на полгода Сергея младше. При ней была домработница Маша, а при Серёже — Зина. Родители Галчонка работали и приезжали только на воскресенье. Обе были мясистые деревенские девахи. Внизу на нашей половине были только кухня и комната, открывавшаяся во двор, где жили родители и я. Наверху жили Серёжа с Зиной. Мамаша моя на девок покрикивала, ценные указания давала… Ух и ненавидели они её! У матери молока для Сергея не хватало. Он был крупный и ел много. Приходилось возить из Москвы с молочной кухни кефирчик, творожок… Матушка для этих целей Борьку приспособила. Он безответный, всегда был готов услужить. Мотался на электричке — сперва до Новой, потом трамваем до Новоспасского моста, где находилась детская кухня. Получит питание и в обратный путь… На транспортных расходах экономил мелочишку на курево… без билетов ездил, «зайцем»…

Я тогда крепко вляпался. Криком-горлом «попёр» на родителей: «Давайте уедем отсюда обратно в Красково! Там лучше! Здесь болото, сыро, тесно…» Получил я «отлуп», был признан безнадёжным кретином-придурком навечно… Убежал после скандала из дома и две недели бродяжничал… Хорошо было… хоть и голодновато… Иногда к дому приближался потихоньку, Борьку подманивал, он мне кое-чего из жратвы и «ципок» подбрасывал… Дед Василий знал, какой «коршун» циплят крадёт, но молчал…

Вить, а ведь ты не знаешь, как дед Василий умирал. Он был чужим в клане…

— Расскажи…

— Умирал он долго… От курения, как говорили врачи, у него был рак губы, потом распространившийся на гортань, а потом и на пищевод… От этого он есть перестал, а потом и пить уже не мог… Высох весь и почернел… Тогда у него стали обламываться пальцы на ногах. Знаешь, как шишки длинные еловые ломаются?

Однажды он позвал меня и сказал: «Внучёк, спроси у Катерины пятнашку, скатайся побыстрее на Щорса в магазин, купи чекушку… помираю я…». У меня уже был велосипед германский «Мифа». Деньги были дадены. Съездил быстро и привёз требуемое. Дед Василий своей чёрной клешнятой рукой в рот свой беззубый — протезы лежали в стакане — чукушку вставил — я пробку картонную снял — проглотить не сумел… тут и смерть пришла… Водка стала течь по его морщинистому лику… именно лику… он и в смерти был красив…

Потом меня отправили в мореходку в Одессу. Борька меня проводил до Наро-Фоминска. Потом я узнал, что он «сел». В Одессе я получил от него одно письмо покаянное. Он каялся, стыдился, обещал… Потом его направили в Осташкове в колонию для несовершеннолетних…

Мария Ефимовна женила Бориса на деревенской девахе с Урала, из Сухрина, своей родной деревни, по имени Римма. Очень приятная простая женщина, работящая. Она к тому времени была уже лучшей дояркой области. Даже награду правительственную имела… Родился сынок, Костик…пьяное зачатие… «заячья губа» и «волчья пасть»… Поехали они с сыном в отпуск на Урал. Дорогой Костик простыл и умер… в Сухрино и схоронили… Мать моя говорила: «Нарочно уморили, от позорища!» Вечно она всех осуждала…ссорилась…

Помаялись Борис и Римма в тесноте своей половины —