Пикассо - Анри Гидель

Но художник стремится вернуться к живописи более доступной для зрителя. И он делает несколько рисунков персонажей во весь рост, изображенных в практически классической, «фигуративной» манере. И это знак…

Что же касается Женщины в сорочке, сидящей в кресле, которой так восхищались Поль Элюар и Андре Бретон и которую считали первым шедевром сюрреализма, то сам Пикассо, возможно, рассматривал ее как картину, где развернулась фантазия художника. Он любил насмехаться над традиционной живописью, удивлять зрителя неожиданными находками, использовать нелепый материал, пародировать коллег и даже себя, как, вероятно, и было в данном случае. Многие критики, не учитывающие этот аспект, написали о некоторых его работах глубокомысленные статьи, которые вызывали у Пикассо смех.

Париж, отель Друо, 2 марта 1914 года. Залы 7 и 8. Около двух часов пополудни.

Месье Бодуан, оценщик на аукционе, очень нервничает, хотя ему ассистируют братья Бернхейны, знаменитые торговцы предметами искусства, призванные в качестве экспертов. Было из-за чего волноваться: ассоциация «Шкура медведя» в соответствии с ее уставом должна выставить на аукцион 150 «современных картин и рисунков», которые она приобрела с момента своего основания в 1904 году.

Эта распродажа будет своего рода тестом. Будет ли, наконец, признана современная живопись или, напротив, лопнет как мыльный пузырь? Более того, среди представленных картин довольно много работ кубистов. На продажу выставлены картины Матисса, Дерена, Утрилло, Вламинка, Ля Френе, Вюйяра, Гогена, Валадона…

Вопреки ожиданиям традиционалистов, эти картины ожидал успех: так, Компотница с яблоками и апельсинами Матисса продана за 5 тысяч франков. Раздавались выкрики: «Какой позор!» или «Какой скандал!»

А вот и Пикассо… В зале тишина — казалось, можно услышать пролетающую муху… Но какая неожиданность! Его картины вовсе не отличаются экстравагантностью! Где же его кубы, конусы, цилиндры? Только голубые и розовые создания, изможденные и грустные, окруженные необычным светом, на унылом фоне… Это картины, созданные художником до 1905 года. Их двенадцать. Они успешно распродаются. Но месье Бодуан приберег напоследок наиболее выдающееся полотно, которое осторожно выносят два ассистента в голубых блузах и представляют публике; раздается шум голосов. «А это картина того же художника, — объявляет оценщик, — Странствующие акробаты, полотно размером 2,25 на 2,35 м. Предлагаемая цена: 8 тысяч франков».

А через несколько минут стук молотка из слоновой кости фиксирует окончательную цену — 11 500 франков за картину, которую шестью годами ранее, в 1908 году, ассоциация купила за тысячу франков. Это самая крупная продажа аукциона.

В этот момент толпа молодых людей встает и аплодирует, среди них, конечно, друзья Пабло — Макс Жакоб, Сальмон, Рейналь, Жан Молле и, конечно, Канвейлер, который немедленно отправляется к Пикассо, не захотевшему присутствовать на аукционе.

В том, что Странствующие акробаты были куплены немцем Танхаузером, другом Канвейлера, за такую сумму, пресса увидела уловку немцев. В «Paris-Midi» можно было прочесть статью Мориса Делькура «Нашествие»: «Огромные суммы были заплачены за гротескные и позорные картины нежелательных иностранцев. И это немцы взвинтили цены до таких высот! Их план ясен. А наивные молодые художники попадут в западню. Они будут подражать Пикассо, который, пародируя все и не находя больше, чему еще подражать, погрузился в кубистический блеф». Но какова могла бы быть цель немцев в этом деле, по мнению Делькура? Да просто извратить французское искусство, уводя его от здоровых национальных традиций, глубоко обрубив его корни, и определенно нанести вред Франции, чтобы сияние ее талантов померкло в мире…

Самым парадоксальным в этом деле было то, что Странствующие акробаты были написаны намного раньше зарождения кубизма и не содержали даже малейших намеков этого направления. И тем не менее ее столь успешная продажа рассматривалась как победа кубиста, который никогда не претендовал на то, чтобы быть таковым. И он вовсе не являлся «отцом» этого направления живописи, всегда утверждая, что не относится к кубистическому движению. Но миф сильнее… и Пабло быстро понял, что может этому сопротивляться не иначе как лишь путем иронических высказываний в кругу друзей.

Странствующие акробаты послужили и источником бесконечных споров, которые не прекращаются до сих пор. Эта картина, бесспорно, доказывает гениальность Пикассо как художника и рисовальщика, а его последующие работы, которые приводят публику в замешательство, не являются ли они просто развлечением искусного мистификатора? Если это не так, то почему он с легкостью забросил стиль, в котором так преуспел? Очевидно, потому, что этот мистификатор просто насмехается над публикой. Вот откуда столь часто встречающееся предпочтение произведений Пикассо «голубого» или «розового» периодов, по поводу которых можно быть по крайней мере уверенным, что вас не вводят в заблуждение…

Во всяком случае, этот необычайный коммерческий успех Пикассо обеспечил ему широкую известность. Со 2 марта 1914 года он стал известен во всем мире. И как бы яростны ни были нападки на его творчество, значительность его таланта уже не ставилась под сомнение.

А в настоящий момент Пабло — тридцать два, но выглядит он на двадцать пять…

2 августа 1914 года. Вокзал в Авиньоне. Ясное голубое небо, необычайно яркое солнце. На перроне толпа мужчин, в основном молодых, окруженная близкими и друзьями. У них почти нет багажа. Да и вряд ли он им понадобится там… Впрочем, война долго не продлится. Они уверены, что через пять или шесть недель вернутся победителями. Все оживленно беседуют, смеются, некоторые плачут, размахивают трехцветными флагами и выкрикивают: «На Берлин!»

В толпе — Пикассо и Ева, Жорж Брак, Андре Дерен. Брак и Марсель обосновались в Монфаве в пригороде Авиньона, Дерен и Алис — в Сорге, а Пабло — в Авиньоне. Все они оказались здесь в середине июня.

Пикассо крепко обнимает на прощание Брака и Дерена, мобилизованных в армию[74]. И, как ни странно, хотя он не допускает мысли о том, что они могут не вернуться, его все же охватывает какое-то меланхолическое ощущение, что видит их в последний раз. И в самом деле, когда он встретит их снова, это будут другие люди.

Пабло, как испанский подданный, не примет участия в войне. Но Аполлинер, хотя и поляк по национальности, добился того, чтобы его мобилизовали.

Покидая вокзал, Пикассо, для которого мужская дружба значила так много, еще никогда не ощущал себя настолько одиноким и особенно «иностранцем».

Тем не менее в этот период всеобщей экзальтации накануне войны, за которой последовала мобилизация, он, охваченный общей лихорадкой, пишет картину Игральные карты, бокалы, бутылка рома, где на одном из бокалов написал VIVE LA… (Да здравствует…). А для непонятливых изображает два маленьких французских флага…