Волчье солнышко - Александр Бушков

Что ж, первая гипотеза не всегда истинна, но и не всегдаошибочна. Можно не попасть в десятку, расстреляв обойму, а можно и влепить вяблочко с первого выстрела. Смотря какой стрелок, смотря какая мишень. Смотрякакое оружие – все важно.

Разумеется, есть и неувязки. Непонятно, почему убийствоКеннеди дано через восприятие какого-то скучающего газетера. Непонятно, откудавзялся город белых ночей из моей первой галлюцинации. Непонятно, какую рольиграет незнакомец, творивший из воздуха стулья, откуда взялись вурдалаки иохотники на них. Что ж, существование всего этого можно объяснить и так –исследователь комбинирует, работает с материалом, синтезирует, пытаясьдобиться… чего? А бог его знает, черт его разберет.

Дверь в кухню тихо отворилась. Передо мной стояла Джулиана.

– Привет, – сказал я. – Чем порадуешь?

– Я ухожу. Ты уходишь тоже, или тебе еще нужнопрятаться?

– Не знаю. Не уходи, есть разговор.

Джулиана молча повернулась и пошла к выходу. Напяливаякуртку, я побежал следом, догнал ее уже на лестнице, схватил за локоть:

– Подожди.

– Ну что еще?

– Мне нужно попасть в лес, к… к вашим.

– Зачем?

– Нужно, если прошу.

– Думаешь, что если ты меня не убил, то можешьраспоряжаться? И напрасно ты меня не убил. Я не хочу жить.

– Глупости. Ты должна хотеть жить. Ты человек.

– Я не человек.

– Ерунда. Все вы здесь люди, только вас заставилииграть в какую-то нелепую игру…

– Иди ты к черту, Алехин, – сказала Джулианаустало. – Обратись к Штенгеру, если тебе так приспичило, а меня оставь впокое. Я уже ничего не хочу, понимаешь? Я не хочу оставаться вурдалаком и неверю, что смогу превратиться в человека. Я сгорела, как многие, поздно. И чтоменя больше всего угнетает. – не могу убить себя сама. Сил не хватает.Может быть, повезет, выследят… Все. Не ходи за мной, не хочу.

Поздно, подумал я, ведь и правда поздно, ай-ай… Я тоже вышелна улицу. Там было тихо и пусто, стояло ведро, лужи высохли, и ведь кто-тосейчас надевал кольчужный ошейник и защелкивал патроны в обойму. Всякая войнастрашна, но страшнее всего – глупая война, бессмысленная. И высшаянесправедливость войны в том, что на ней убивают…

Джулиана шла к своей шикарной машине, а я смотрел ей вслед идумал про то, что никогда еще не видел таких красивых.

Потом я заметил человека, зачем-то вставшего посреди улицы,я посмотрел на него мельком, вгляделся, узнал длинную серую шинель, прямую, каксвеча, фигуру капитана Ламста и не видел ничего, кроме вытянутой руки ибольшого черного пистолета, слишком тяжелого для тонких длинных пальцев.

Выстрел грохнул, дробя стеклянную тишину, вслед за нимраздались другие, эхо испуганным зайцем металось по улице, отскакивало от стени не могло найти выхода. На противоположной стороне улицы появился еще одинчеловек с поднятым на уровень глаз пистолетом. Откуда-то длинно строчилавтомат.

Не помню, как она падала. Скорее всего, я вообще не виделэтого. Я опомнился, стоя возле нее на коленях, руки у меня были в крови, япытался поднять ее голову, а в ушах надоедливо звучала старая детская считалочка:

– Вышел рыцарь из тумана, вынул ножик из кармана…

Ко мне подошли, и я поднял голову. Надо мной стоял капитанЛамст в своей дурацкой шинели, идеальный перпендикуляр, увенчанный фуражкой, ия поднялся, схватил его за отвороты, притянул к себе, мое лицо, наверное, былострашным, а он смотрел на меня спокойно и устало, глаза у него были красные изапухшие. Меня для него не существовало. Был только рыжий карьер и зеленыеброневики, дело и сон урывками. Я не мог его ударить.

– Мать вашу так, – сказал я. – Ну что вынаделали?

– Мы застрелили вурдалака, – сказал Ламст, глядясквозь меня воспаленными глазами. – Это наша работа, вы понимаете? Мы неможем иначе, кто-то должен, понимаете вы это?

– Вышел рыцарь из тумана… – сказал я. –Ламст, вы когда-нибудь слышали про чудака, дравшегося с ветряными мельницами?Он ведь проиграл не потому, что сломал копье. У него не было врага – как и увас, Ламст. Вы просто вбили себе в голову, что враг должен быть…

– Но ведь нельзя иначе, – сказал Ламст, и у меняосталось впечатление, что он пропустил мои слова мимо ушей. – Откуда вывзялись? Как это вы ухитряетесь каждый раз оказываться в эпицентре, специальностараетесь, что ли?

– Ну да, – сказал я. – А как же вы думали?

– Я вас арестую. – Он оглянулся. Его люди (их былоуже четверо) стояли кучкой в отдалении и смотрели на нас. – Возьму иарестую. Несмотря на то что мне говорила Кати Клер. Несмотря на то что вы явноприплелись откуда-то издалека и не разбираетесь в здешних делах.

– Бросьте вы, – отмахнулся я, – лучше идитевыспитесь, на вас же смотреть страшно.

– Некогда. Как же вы все-таки тут оказались?

– А я тут ночевал. Просто ночевал в ее квартире.

– Этого не может быть. Ни один человек не оставался вживых… Я не верю.

– А вы поверьте. И поверьте заодно в то, что занималисьне тем.

– И вы сможете повторить это родным моих парней,погибших при исполнении?

– Мне случалось говорить с родными погибших приисполнении, – сказал я. – Ладно. Что было раньше, то было раньше.Мертвые остаются молодыми, вы о живых подумайте, Ламст.

– Вот они, ваши живые. – Он поднял руку, указываяна зашторенные окна. Ни одна занавеска не колыхнулась. – Сидят, и ни однасволочь носа не высунет, а ведь слышали, не могли не слышать, бараны, шкуры…

Один из его людей вдруг вскинул автомат и застрочил постеклам. Магазин кончился скоро, он ведь не сменил его после того, как стрелялв Джулиану, затвор клацнул, и автомат захлебнулся. С десяток окон на четвертомэтаже зияли дырами в зигзагах трещин, несколько разлетелись вдребезги, ипоследние осколки еще сыпались на мостовую. Улица осталась пустой и сонной. Всестояли молча, опустив головы.

Я добрел до машины Джулианы, открыл дверцу и сел. Заворчалмотор, из-за поворота показался длинный зеленый броневик.

Я сидел, передо мной покачивалась на пружине желтая плюшеваяобезьянка с хитрющей мордочкой. Открылась правая дверца, и капитан Ламст уселсярядом со мной. В овальное зеркальце видно было, как приехавшие затаскивают трупв броневик и посыпают привезенным песком алые пятна на мостовой. Я узнал сухойрыжий песок из карьера. Ламст молча сопел, и мне показалось, что он уснул.

– Ламст, – сказал я. – Тогда, в «Холидее»,что это был за взрыв? Вернее, кто его готовил и зачем?

– Это такое течение – бомбисты. Они считают, чтобессмысленность нашего существования подсказывает единственный выход: мир нужноуничтожить. Мы их тоже расстреливаем.