Я люблю.Бегущая в зеркалах - Мила Бояджиева

Этот визит Луки в клинику к изувеченной возлюбленной был решающим. Черная траурная повязка на рукаве означала, что он свободен — неделю назад Арманда умерла на руках плачущих сыновей и мужа.

Теперь вдовец стоял на коленях, уткнувшись лицом в Алисины ладони и боясь поднять глаза на ее страшные бинты. Он просил Алису стать его женой через год, как только позволят формальности траура. Он привез фиалки и пучки влажных росистых цветов лежали у алисиных ног.

— Невесты такие не бывают, — вздохнула она сквозь наворачивающиеся слезы. — Поздно, слишком поздно.

Лукка целовал ее взмокшую от слез повязку, мягкий ежик на макушке, судорожно сжатые руки. Он горячо шептал о любви и преданности, обещая заботу и непоколебимое восхищение…

Теперь, увидев ответ в безжалостном зеркале, Алиса кляла утешительные заверения Луки, убеждавшие ее в могуществе мединице, да и самого доктора Динстлера, поддерживающего эти иллюзии. Она все еще оставалась максималисткой, привыкшей рубить сплеча. Луку она больше никогда не увидит, докторам не поверит — таково было решение озлобленной испуганной Алисы. Она — урод и должна начать жизнь изгоя.

Но не тут-то было. Что-то незримое и уже знакомое опустилось на Алису — теплый туман, разливающийся от макушки до кончиков пальцев. Сейчас он был утешителен, бережно-ласков, баюкая мягкой волной. Хорошо! Да чего же все хорошо! Игрушечные города, как под крылом самолета, крошечные домики, улочки, люди… Игрушечный островок, маленькая девочка — огромное море! Как любила Алиса эту девочку, эту синюю гладь, на которой покачиваясь и дробясь, улыбалось ее отражение: прежнее, потерянное лицо Алисы…

Йохим готовился к заключительной коронной операции — той ринопластике, недостатки которой он когда-то живописал Нелли. Увы, изучение новейших данных в этой области не добавило ничего интересного — ставка в основном делалась на мастерство и профессионализм хирурга. Йохим был убежден, что починить нос, даже находящийся в значительно более плачевном состоянии, чем у мадмуазель Грави, он сумеет. Сейчас же задача намного усложнялась — он должен был вернуть этому сложному биологическому прибору не только функциональные особенности, но и тот первозданный вид, без которого ее лицо попросту будет другим.

Йохим рассматривал фотографии Алисы, разбросанные повсюду в его комнате. Он знал наизусть каждый изгиб и линию, но продолжал вчитываться в изображения и удивляться. Анатомическая алгебра не могла объяснить гармонии: все время что-то оставалось за пределами рационального. Как же здесь все было виртуозно и непросто — в этом лице! Этакое совершенство, создаваемое одним взмахом кисти, одним штрихом — но штрихом гения. Линия лба, следующая по переносице к самому кончику носа была упрямой и насмешливой. Видимо, выпуклость лобной кости и чуть вздернутый кончик носа, находились в неком постоянном диалоге, выявляя объемную сложность характера своей владелицы. Форма и вырез ноздрей — о Боже! Йохим лишь подозревал, что красота — вещь очень тонкая. А теперь он должен был сотворить ее своими руками.

… Операция очень затягивалась и Леже никак не мог понять, почему так нервничает и чего же добивался Динстлер — все возможное было сделано в первые сорок минут. Когда он наконец посчитал свои действия завершенными, то поднял руки в окрвавленных перчатках — знак капитуляции.

Ощущение поражения не покидало Йохима на протяжении тех мучительных дней, когда послеоперационные осложнения не давали возможности оценить окончательный результат. Он без конца наведывался к пациентке, словно надеясь проникнуть взглядом под толщу повязки.

Однажды, плутая рано утром в раздумьях по парку, Йохим наткнулся на Алису. Присев на корточки, она кормила белок орешками. Услышав шаги, Алиса предостерегающе подняла руку.

— Тихо, тихо, не спугните: сейчас к еде подбирается вон тот крупный самец. Он очень осторожен, но эти орешки так заманчивы…

Йохим замер за спиной Алисы, а метрах в трех от него, разглядывая человека черными бусинами, застыл зверек с торчащими кисточками на ушах. Мгновение длилась немая сцена: зверек колебался между протянутой рукой Алисы, наполненной орехами и инстинктом осторожности.

Хруст ветки под ногой Йохима — и белка пустилась наутек, мелькая пушистым рыжим хвостом.

— Вот видите, доктор Динстлер, — Алиса поднялась, отряхивая платье, такие чудные зверьки, но меня боятся. Даже в животных заложено эстетическое чувство. Я слишкомтак ужасна.

— Нет уж, испугался этот ваш трусливый самец именно меня. И согласно вашей теории — неспроста. Моя некрасивость отталкивает.

Алиса с интересом посмотрела на Йохима:

— Вы что, решили мне подыграть? Хотите перехватить инициативу? Не выйдет. Я вас огорчу — вы вполне симпатичный, обаятельный мужчина.

Они направились по тропинке вдоль пруда.

— Мы так давно и близко с вами знакомы, мадмуазель Грави, а в сущности, совсем не знаем друг друга. Я все время изучал ваши фотографии и насочинял бог весть сколько сказок про чудесную девочку Алису. Наверное, мне и не надо знать большего…

— Тем более, что чудесной девочки уже нет. Она превратилась в чудище. Тоже как в сказке.

— А прекрасный принц ее расколдовал… — в тон Алисе добавил Йохим. — Когда-то для меня это было очень серьезно, то есть, что я — отнюдь не прекрасный принц. Я хорошо понимаю, что в интересе мужчины к своей внешности есть нечто патологическое. Такая паталогия у меня была с детства. Нет-нет, не то, что вы думаете! — испуганно замахал руками Йохим. — Я был очень неприятным ребенком, неуклюжим подростком и остро переживал свою внешнюю непривлекательность. Это стало навязчивым комплексом. Но только потом я понял, что относился к своему лицу, телу, к этому, как утверждают индусы — плотскому скафандру, заключающему нашу бессмертную душу, как относится придирчивый критик-эксперт к плохо сделанной вещи — к халтуре, к низкопробному ремеслу… Вам трудно меня понять. Полноценность личности накрепко связана с физической полноценностью. Вам, от природы одаренной совершенством, трудно понять ощущение недоделанности, второсортности, которое сопутствует некрасивости. Так в обществе респектабельных людей, обладатель рваной обуви, воровато подсовывает ноги под стул, а человек, обделенный приличной внешностью, редко обладает настолько сильными личностными качествами, чтобы пренебречь этим и не чувствовать себя обиженным. Кроме того, очень часто именно внешние качества, и чаще всего у женщин, предопределяют жизненный успех.

— Да, чувствуется, что вы ведете «обстрел» этой темы из-за противоположного окопа. Потому что какие-то жестокие люди вбили вам в детстве мысль о неких физических недостатках, а у вас не нашлось сил противостоять внушению — вы вошли в роль, свыклись с ней и теперь рассматриваете все вокруг с позиций «лишенца», переоценивая чужие привилегии, — Алиса чувствовала, что «заводится». Ее жизненный опыт свидетельствовал совсем о другом.

— Да, я была милашкой, куколкой и, наверное, очень счастливым ребенком… Я не знаю, какую роль в моей женской судьбе играла моя внешность — но, поверьте доктор, никакой жар-птицы я не ухватила. Напротив — все время будто расплачивалась за что-то… — Алиса поравила свою повязку и они некоторое время молча шли рядом.