Тайны Реннвинда. Проклятие дня - Елена Сокол

Она качает головой, зажмуриваясь, как от зубной боли.

– Мне очень жаль. – Я протягиваю руку и касаюсь ее ладони.

– Что это? – Заметив шрамы на моей руке, замирает Сара.

Я боязливо отдергиваю руку и натягиваю рукав.

– Ты режешь себя, Нея?

– Чтобы не спать.

– Но это безумие!

– Другого выхода нет. Я не могу позволить себе убить кого-то. – Мои пальцы смыкаются на бабушкиной чашке, на которой вручную нарисован мишка.

– А… что у вас с Бьорном? – Наконец, задает самый сложный вопрос подруга.

Над нашими головами повисает тишина. Проходит не меньше минуты прежде, чем я поднимаю на нее взволнованный взгляд.

– Мы – родственники, Сара.

– А еще этот парень единственный, кто видел тебя во сне в обличье человека, а не старухи с косой. И это не просто так, Нея. Это что-то да значит. Вы с ним связаны.

– Да, кровными узами. – Надтреснуто говорю я.

– Но я вижу вас рядом. – Она оглядывает меня, впитывая каждую деталь моего образа, словно губка.

– Это против природы.

– Природа тоже ошибается. И люди. То, что не вписывается в человеческие рамки и законы, сразу отвергается и объявляется ошибкой. Мы не знаем высших целей того, кто над нами всеми. – Сара поднимает взгляд к потолку. – А тот, кто говорит, что знает его цели, берет на себя большую самонадеянную ответственность. Человек это не Тело, а Душа. Когда мы научимся смотреть прямо в душу, нам не нужно будет оценивать друг друга по внешности, состоянию здоровья или ориентации. Совершенная душа меняет тело, словно одежду. Точно так же, как она не пускает твоих демонов наружу для полного оборота, она лучше знает, что для тебя хорошо, Нея. И если ты любишь Бьорна…

– Однажды все узнают, что мы брат и сестра. Шила в мешке не утаишь.

– Ты любишь его?

– Причем здесь это?

– Притом, что только это и имеет значение. Больше – ничего!

Я замолкаю, цепляясь за ее последнее предложение и пытаясь разгадать его смысл.

– Общество никогда не примет этот союз. – Качаю головой.

– К черту общество! – Всплескивает руками Сара. – Они не принимают всякого, кто хоть сколько-то отличается от них. Они сделали мой народ изгоями только потому, что мы живем по своим правилам: рожаем своих детей и хороним стариков не как они, одеваемся, говорим, даже радуемся и горюем не как они. Устраиваем жилища, видим мир, поем песни и даже любим по-другому! И что? Это не значит, что мы чем-то хуже, что нас нужно изгнать из города или сослать на его окраину. И знаешь еще что?

– Что?

Сара складывает руки на груди.

– Завтра хромая цыганка со странной прической и в истертых башмаках войдет в школу под руку с самым красивым парнем школы! И каждый из них будет шептаться за нашими спинами, обсуждая и этот союз, и наш внешний вид, а я – я буду улыбаться. – Она гордо вскидывает подбородок. – Знаешь, почему? Потому, что в них дерьмо закипит от зависти!

– Ты сделаешь это? – Мое лицо захватывает улыбка.

– Не потому, что хочу их зависти, а потому, что люблю его. – Говорит Сара серьезно. – Ульрик не оставил меня, он хочет быть вместе, и чтобы все об этом знали. А ведь у этого парня богатые родители, спортивная тачка и куча поклонниц. А он желает быть рядом со мной. Представляешь?

– Потому, что ты лучше всех. – Я беру ее за руку и крепко сжимаю.

– Потому, что я его приворожила. – Хрюкает со смеху Сара. – Цыгане, знаешь ли, и не такое могут.

– Подсыпала в его еду приворотной травы. – Подсказываю я.

– Бери выше: капнула в его напиток своего женского сока! – Хохочет подруга. – Лена так и скажет. Уже вижу эту сплетню!

– А Шарлотту порвет на тысячи маленьких Лотт, когда она увидит вас вместе!

– Нашлю на них икоту. – Смеется Сара, делая в воздухе странные пасы. – Или заиканье.

– Кровавый дристун! – Хихикаю я.

– Если бы я была черной ведьмой, так бы и сделала. – Ударяет по столу ладонью подруга. – Жаль, цыгане подобным не промышляют.

– О чем разговор? – Спрашивает Анна, появляясь в дверях.

Мы с Сарой тщетно пытаемся успокоиться, но, то и дело, снова срываемся на смех.

– Все с вами ясно. – Мычит женщина, обходя нас. – Сара, убери со стола все лишнее, я сделаю бутерброды. – Она достает из пакета, который Улле принес вечером из булочной, хлеб, овощи и ветчину и начинает нарезать из них сэндвичи.

Подруга послушно сгребает со стола четки и прочую дребедень и рассовывает по карманам, а когда приходит очередь карт, задумчиво берет их в руки и медленно тасует. Я слежу за ее манипуляциями с откровенным интересом – зрелище и впрямь гипнотическое.

– Что ж ты мнешь их, словно тесто? – Ворчит ее мать. – Где твое почтение, Сара?

– У нас с ними другие отношения, мама. – Закатывая глаза, отзывается подруга. – Им нравится, когда пожестче.

Она хихикает, довольная собственной дерзостью.

– Нельзя трепать их в руках без надобности! Ты же не в «дурака» собралась сыграть!

– А ты вообще – предлагаешь людям выбрать одну карту при встрече. Это шутовской трюк какой-то! Шарлатанский!

– Но он всегда работает. – Замечает Анна, поставив бутерброды на стол. – Не бывает никаких «правильных» или «неправильных» раскладов, Сара. Ритуалы – это лишь способ увидеть. Я могу вообще швырнуть с размаху колоду на стол, и она сообщит мне нужные сведения. Просто не делаю этого, ибо это не ува-жи-тель-но.

– Не думаю, что карты бы обиделись. – Усмехается подруга.

– Ты еще слишком наивна, девочка.

Анна наливает себе чай и садится рядом с нами.

– Возьми одну карту, Нея. – С вызовом глядя на мать, просит Сара.

И протягивает мне раскинутую веером колоду.

– Из середины? – Уточняю я.

– Любую. – Трясет картами подруга.

Я осторожно провожу рукой над колодой и достаю одну карту.

– Вот поэтому цыган и называют аферистами. – Неодобрительно качает головой Анна.

– Не помню, чтобы ты зажигала свечи и накрывала на стол прежде, чем заглянуть в судьбу Улле. – Парирует Сара.

А затем выдергивает карту из моих рук.

– И что там? – Интересуюсь я.

– «Императрица», – сообщает подруга, разворачивая карту ко мне «лицом».

– И что она значит? – Я с трудом удерживаюсь, чтобы не посмотреть на Анну, которая в отличие от дочери уж точно знает толкование карт.

– Ну, это… – Задумчиво хмыкает Сара. – Вероятно, это значит, что ты на подъеме. Короче, все хорошо.