Мы - Дэвид Николс

Были поставлены определенные условия ее возвращения, предъявлены «требования соблюдения неких норм поведения», но ничего обременительного или чрезмерного. Естественно, она больше не должна видеться или разговаривать с тем парнем. Мы постараемся стать более открытыми, проявить готовность честно обсуждать любые претензии и недовольства. Мы должны больше бывать на людях, больше разговаривать, быть внимательнее друг к другу, а касательно меня — постараться не напоминать о факте неверности. О том, чтобы об этом забыть, речи не идет — как можно забыть о таком? Но данное обстоятельство не должно служить средством борьбы или аргументом в споре либо оправданием моей собственной неверности — условие, принятое мной с превеликим удовольствием.

А самое главное, мы решили всецело посвятить себя проекту построения настоящей семьи, и действительно, через несколько месяцев после нашего несостоявшегося разрыва мне позвонила Конни.

— Ты уже ходил на ланч? — поинтересовалась она с притворной небрежностью.

— Нет еще.

— Тогда давай встретимся в парке возле Серпентайна. Устроим пикник!

За окном был ненастный октябрьский день, погода явно не для пикника.

— Хорошо. Хорошо, с удовольствием.

Я все понял. Я понял, почему она захотела встретиться. Положив трубку, я остался неподвижно сидеть за письменным столом, хотя душа моя ликовала. Мы будем родителями. Я буду отцом — мужем и отцом. Такое чувство, будто меня чудесным образом повысили в должности. Я предупредил коллег, что задержусь.

В Гайд-парке я увидел ее уже издалека, она стояла возле Серпентайна, руки в карманах, воротник поднят. Ухмылка, которую она упорно пыталась спрятать, подтвердила мои подозрения, и когда я шел ей навстречу, то чувствовал себя… ну, не знаю; ведь «любовь» — настолько всеобъемлющий термин, не поддающийся точному определению, а потому иногда почти бесполезный, хотя другого слова и не подыщешь, разве что «обожание». Обожание, пожалуй, сойдет, по крайней мере на худой конец.

Мы поцеловались, коротко и небрежно. И я решил включить дурака.

— Итак. Какой приятный сюрприз!

— Давай немного пройдемся, хорошо?

— Я не захватил с собой никакой еды.

— Я тоже. Давай просто пройдемся. — (И мы пошли.) — Когда тебе надо вернуться в лабораторию? — спросила она.

— Никакой спешки. А что?

— Потому что мне надо тебе кое-что сказать.

— Звучит интригующе… — Возможно, я потер подбородок, точно не помню. Мне еще ни разу не приходилось делать выбор между карьерой ученого и драматического актера.

— Дуглас, я беременна!

И всякая необходимость играть тут же отпала, мы просто смеялись, и обнимались, и целовались. Она взяла меня за руку, и мы три раза, а может, и четыре обошли вокруг Серпентайна, разговаривая, строя предположения и планы, и так до тех пор, пока совсем не стемнело и не зажглись фонари. Она станет чудесной матерью, у меня не было ни капли сомнения, а я — ну а я сделаю все, что в моих силах. Бытующее представление о том, будто то, что вас не убивает, делает вас сильнее, — полная чушь, однако мы оказались на краю бездны, моя жена и я, но тем не менее выжили и вот теперь были преисполнены готовности начать следующую главу нашей жизни. И больше мы никогда не расстанемся.

Какой-то остряк-самоучка однажды заметил, что супружеские пары заводят детей исключительно для того, чтобы было о чем поговорить. Довольно циничный взгляд на вещи, по-моему, хотя не стану отрицать, что беременность Конни способствовала, так сказать, возрождению нашей семейной жизни. Все приятные и неприятные аспекты процесса беременности досконально запротоколированы в художественных и документальных фильмах, поэтому вряд ли имеет смысл их здесь описывать, ну разве что с целью еще раз подтвердить, что да, имели место приступы утренней тошноты, бессонница, отечность ног и бурные перепады настроения. А еще были забавные гастрономические предпочтения и трудные минуты жизни, когда у Конни, не выдерживавшей тяжести постоянно увеличивающегося бремени, на глазах выступали слезы ярости. Перед лицом необоснованных претензий и неожиданных вспышек гнева я надевал личину услужливого лакея, толстокожего, терпеливого и расторопного, умеющего готовить диетическую еду, распределять посетителей и подавать чай. И мне эта роль чрезвычайно шла.

А Конни, в свою очередь, чрезвычайно шла беременность, моя жена каким-то чудесным образом расцвела и округлилась. На прокуренных вечеринках, поздних посиделках и похмельях был поставлен крест, запросто, почти с облегчением, и теперь Конни редко можно было увидеть без пакетика сухофруктов или бутылочки какого-нибудь ужасного сока цвета болотной тины. Что отнюдь не означает, будто из-за беременности Конни моментально заделалась праведницей. Она снова стала забавной, разыгрывая раздражение, а иногда и ярость по поводу своей тяжкой ноши. «Нет, ты только погляди, что ты со мной сделал! Погляди!» Теперь мы проводили время дома, впав в зимнюю спячку до наступления весны. Смотрели фильмы и примитивные телевикторины. Лежали на диване с книжкой в руках. Свободная комната наконец была официально признана детской, и мы обставили ее, оформив в вызывающем стиле унисекс, из стереосистемы звучала классическая музыка, а мы стали правильными взрослыми. Мы занимались обустройством своего гнезда, а именно до ужаса прозаичной работой для всех, кроме нас, и мы были счастливы.

Мы приехали в больницу на второе УЗИ, волнуясь в самую меру, дабы не выглядеть слишком самодовольными. Ведь, в конце концов, мы здоровые, ответственные взрослые люди, в нашей стране самая передовая медицина, и вообще двадцать первый век на пороге. Вероятность какого-то сбоя казалась ничтожно малой, и вот, пожалуйста, на экране было оно, расплывчатая запятушка из плоти и мягких косточек, анимированная порывистыми, точно у марионетки, движениями. Красиво, сказали мы. С объективной точки зрения, конечно, не бывает красивых снимков УЗИ; это просто плохая фотокопия позвоночного, смахивающего, если уж быть до конца откровенным, на нечто такое, что водится в подземном озере. Но разве найдется родитель, который сочтет это некрасивым? Там было сердце размером с малину, пульсирующее, хоть и очень слабо; там были пальчики. И разве найдется родитель, который останется равнодушным к подобной распечатке? Мы взялись за руки и рассмеялись.

Но расплывчатое «оно» меня странно тревожило. Хотим ли мы узнать пол ребенка? Да, пожалуйста, сказали мы и прищурились на изображение, которое лично я толком разглядеть не сумел, но это однозначно была девочка. У меня будет дочь, и хотя я никогда не выказывал свои предпочтения, должен признаться, что в глубине души был даже рад. Я на себе испытал и продолжаю испытывать всю сложность отношений пары отец — сын, но разве дочери не любят своих папочек, и наоборот? Возможно, тут имелась и определенная доля облегчения; разве наша дочь откажется обратиться за советом и поддержкой к Конни? Разве Конни не станет для нее образцом для подражания и единомышленницей, а также основным объектом для выплескивания недовольства? Они будут меняться одеждой и делиться секретами, но, когда наступит пора взросления, дверь захлопнется перед носом Конни, но не перед моим. В качестве отца дочери все, что мне останется сделать, — это обеспечить подвозку, карманные деньги, должное понимание и гордое родительское объятие на торжествах в честь выпуска. Все, что мне останется сделать, — это волноваться за нее, что вполне в пределах моих возможностей.