Сегодня – позавчера. Испытание огнем - Виталий Храмов

Гонор мой спал. Нет у меня иного пути. Только отдаться в руки чекистов. Смириться с судьбой. И будь что будет.

– Я арестован? – спросил я. Тут же услышав щелчки предохранителей и затворов за спиной, торопливо крикнул: – Отставить!

– Зачем? Ты удивился, зачем я приехал? Нам приказано доставить тебя немедленно. Если это был бы не я, а простой особист, то что, братоубийство? Им бы ты поверил?

– Мне и вам пока нечему верить.

– Это не арест, Витя. Даже не задержание. Это приказ. Твои гусарские забеги – это, конечно, хорошо, но ты срочно нужен для другого.

– Для чего другого? Я – командир штурмовой роты на выполнении задания. Не может быть другого!

– Это секретная информация! А ваше задание закончено. Вот приказ командира полка подполковника Степанова.

Кельш спрыгнул с танка, вслед за ним – танкист, зыркнул на меня, но побежал к немецкому танку. Кельш достал из планшета бумажку, я прочёл. Так и есть. Приказ вернуться в расположение штаба полка.

– Я планировал рейд своей роты на трёх танках по коммуникациям врага!

– Рейд будет, но без тебя.

– Без меня у них не получится!

– Не считай себя самым незаменимым.

– А что, разве это не так? За последние два дня сколько было у моей роты безнадёжных атак, обернувшихся невероятным успехом? Какое другое подразделение дивизии может похвастаться подобным? Нет таких? Без меня не получится! Я придумал, я и проведу! А после и поеду с вами, куда скажете.

– А голову твою бесшабашную продырявят, что со мной сделают, знаешь? Вот потому я и приехал, как ты сказал, в «туев тыл к долбаным фрицам». Поехали, Медведь, есть более важные дела.

– Кто роту возглавит?

– Младший политрук, как там его?

– Нет. Он политрук, а не командир. Не готов пока. Терентьев! – крикнул я.

Подбежал командир первого взвода.

– Принимай роту. Кто командует операцией?

– Капитан Головня, командир танковой роты.

– Терентьев, поступаешь в распоряжение капитана Головни. Как я понял, это тот, что в «панцере-третьем» лазит? Тебе всё понятно, ротный?

– Никак нет! – упрямо вытянулся взводный.

– Исполнять! – рявкнул я, тише добавил: – Потом поймёшь. Кот! Прохор! С вещами и отцом Анатолием – ко мне! Всех раненых – сюда!

Кот и Прохор принесли на самодельных носилках тяжело раненного священника. Жив он был только благодаря Прохору. Две пулемётные пули с такого расстояния здоровья не прибавляют.

– На чём мы обратно? – спросил я Кельша.

– Там сзади машина с взводом бойцов НКВД. Они придаются твоей роте на время рейда. На их машине и поедем.

Трофейный танк «тридцатьчетвёркой» вытащили из ямы, посадили в него экипаж из состава безлошадных танкистов, мои бойцы расселись на броню, и колонна из трёх танков и двух ЗиС-5 ушла по нашим следам назад, к немцам. Мои бойцы не спускали с меня глаз.

Мы, не на машине НКВД, а на трофейной реммастерской (которая, кстати, совсем не заинтересовала танкистов) по колее двинулись обратно. Через несколько часов бледный отец Анатолий показывал нам схрон, откуда мы извлекли паспорт гражданина РФ Смирнова Николая Сергеевича (Родина должна знать своих героев!), кварцевые часы, сотовый телефон Samsung, GPS-навигатор и ключи от авто «Рено» с брелоком-сигнализацией. Во всех гаджетах аккумуляторы были разряжены. Ещё имелась в целлофановом пакете тонкая школьная тетрадь на восемнадцать листов, исписанная мелким почерком и эскизами АК-47, танков и самолётов.

Всё это Кельш аккуратно упаковал, мы пожелали выздоровления отцу Анатолию, я простился с ним, Степановым, командирами штаба, Снегурочкой-Степановой, Прохором.

С тяжёлым сердцем я покидал фронт. Что ждало меня там, в застенках Лубянки? И хотя меня не связывали, конвой не приставили (кроме Кота), я остался в «доспехе», с карабином, двумя пистолетами и тремя гранатами, но считал себя лишённым свободы. Я попал в гигантские шестерни госмашины, стал из относительного хозяина своей жизни винтиком этого аппарата. Какая тут свобода?

Так где я накосячил? В чём ошибся? Как они меня вычислили?

Ехали мы долго и нудно. Машиной, потом поездом. Кельш из обычного говорливого мужичка превратился в мрачную статую Будды, слова не вытянешь. Кот, как бывалый вояка, почти всю дорогу спал. Измученный неопределённостью своего будущего, устав переживать и мусолить одни и те же мысли по тридцатому кругу, я последовал его примеру. Но ехали мы очень долго. Уже и отоспались, оружие доведено до кристальной чистоты, форма и амуниция починены, а мы всё никак не прибудем. Куда мы едем так долго? По времени Урал должны проехать!

Нет, ехали мы всего лишь в Нижний, здесь называемый Горьким. Просто мы больше стояли или тащились с черепашьей скоростью, чем ехали.

И вот мы добрались. Но не в город, не на вокзал. На полустанке сошли и пересели в служебный ГАЗ-63. Это такой «уазик» этого времени. Здесь считается революционной машиной, копией не менее революционного «Виллиса», первого джипа. Попрыгали (вот почему его «козликом» называли) до какого-то посёлка, целиком окружённого забором из колючей проволоки и состоящего из типовых длинных зданий барачного типа. Зона.

Когда машина остановилась около одного из бараков, меня высадили в объятия сержанта ГБ, приказали отдыхать. Сержант провёл меня в одну из маленьких комнат этого барака, оставил, пообещав, что скоро ужин.

В комнатке стояла печка-буржуйка, рядом с ней бутылка с жидкостью, заткнутая газетной пробкой, поленница дров, двухъярусная кровать, сколоченная из довольно толстых, не струганых брусков и досок. Оба яруса были застелены бельём и коричневыми шерстяными одеялами. У окна (без решёток, кстати) стояли не менее грубые, но основательные стол и два табурета. Было светло и, в принципе, тепло. Я разделся, затопил буржуйку. Жидкость в бутылке оказалась соляркой для розжига.

Сержант принёс мыло, полотенце и комплект свежего белья, сказал, что удобства в конце коридора, но там холодно. Плевать. Блин, правда холодно! Да ещё и вода только холодная. Такой вот бодрящий душ. Это во мне человек двадцать первого века заговорил. Тут иначе не бывает. Холодная есть – уже хорошо. А могло быть и вовсе – из ведра мойся. Ага, в колодец сходи, принеси и так далее. Пока оттёр свою шкуру до удовлетворившей меня чистоты, зуб на зуб не попадал. А печка ещё не разогрелась как следует. Поэтому горячий ужин с горячим чаем пришлись очень кстати.

Когда согрелся, навалилась дремота. Лёг в постель. Сколько же я не спал вот так, в чистом да на чистом!

Разбудил меня тот же сержант, хлопающий дверью и ставивший что-то на стол. Я сел на постели, уставился на Кельша, снимающего свой китель около накрытого стола. Увидев мой взгляд, он усмехнулся, проводил взглядом сержанта из комнаты, бросил китель на верхний ярус койки.